"И уцелел один", макси, R, джен/гет, драма, экшн, АУ

[Sexy_Thing]

Фандом: Doctor Who
Название: И уцелел один
Переводчик: Sexy Thing
Бета: Sexy Thing
Иллюстратор: Carcaneloce
Оригинал: “And Then There Was One” by SpaceTimeConundrum, разрешение на перевод получено
Размер: макси, 36 916 слов в оригинале
Пейринг/Персонажи: альт!Пятый Доктор, альт!Мастер, альт!Романа, ОМП, ОЖП
Категория: джен с элементами гета
Жанр: драма, экшн, АУ
Рейтинг: R
Краткое содержание: Война Времени окончена. Галлифрей пал, Доктор исчез, а в маленьком канадском городке Йеллоу Форк появляется военный врач Джон Смит. Вскоре по городу прокатывается серия таинственных убийств – и каким-то образом они связаны с Джоном и его участившимися необъяснимыми головными болями и странными, неземными сновидениями. Между тем полиция Йеллоу Форк все больше и больше подозревает его в совершении этих преступлений...
Примечание/Предупреждения: Насилие, медикаментозные манипуляции, множественные смерти второстепенных персонажей, смерть(-ish) главного персонажа;
АУ-«Вселенная Пита», где в Войне Времени участвовал не Восьмой и Военный Доктор, а Пятый. И да, ТАРДИС – красная будка (не спрашивайте). Фик входит в серию приключений альт!Пятого Доктора и является хронологически третьим по счету. Предыдущие истории серии переводчик честно не читал.
Ни одно упоминание, описание и использование лекарственных средств не является ни пропагандой наркотиков, ни руководством к действию, ни призывом использовать их для борьбы с пришельцами. Не повторяйте прочитанного дома;
Название фика – отсылка к известной считалке из романа Агаты Кристи «Десять негритят»:
(…)
Топили двое негритят
В ненастный день камин.
В огонь один свалился брат,
И уцелел один.
(пер. С. Я. Маршака)
Ссылка на скачивание: doc | fb2 | pdf | txt

Глава первая: Падение Галлифрея

Все было решено.

Осознав окончательность этого решения, Доктор неожиданно почувствовал облегчение – даже несмотря на то, чем оно грозило ему самому. В конце концов, он сам предложил выход, и он никому бы не позволил взвалить на себя эту ношу. Они вложились в реализацию плана, и этого было достаточно: ответственность за последний шаг должен был нести он и только он. Впрочем, никто особо не пытался его отговорить – у чужого сочувствия все же были границы. Ведь, по общему счету, план был чудовищен, и его оправдывало только то, что неизбежная финальная Битва за Галлифрей, если ее допустить, грозила всей Вселенной неисчислимыми потерями. Если идея Кощея сработает, может быть, кто-то сумеет все это пережить. Но мало кто поблагодарит его за такое «милосердие», ведь именно им предстоит уживаться с чувством вины.

Он стоял, дрожа на холодном ветру, вечном спутнике этой крошечной негостеприимной луны, которую они выбрали в качестве точки сбора. Идеальное место для планирования предательства и гибели всего, что когда-либо было им дорого. Лишь теперь до него начинало доходить, что, если все пойдет по плану, возможно, перед ним стояли последние повелители времени. От их когда-то великой и древней цивилизации останутся лишь мифы и легенды. Ему становилось дурно от мысли, что именно его рука должна нажать на кнопку. Доктор меньше кого бы то ни было был склонен ностальгировать по своей планете – так уж сложилось, – но даже он не мог себе представить мир без Галлифрея. Несмотря на все свои пороки, он все еще был родным домом. Что ж, по крайней мере, у Доктора не будет возможности прочувствовать отсутствие планеты на себе.

Все детали были обговорены, им оставалось лишь попрощаться. День прошел в торопливых хлопотах: Аркадия пала; Рассилон, конечно, уже знал, что Момент попал в руки Доктора, и бросился на поиски. Вряд ли Президент повелителей времени подозревал сговор – хотя бы пока – но проследить могли за любым из них. Доктор призвал на помощь лишь тех, кому доверял, но именно по этой причине каждый из них был более или менее известен своей дружбой с ним. Обычно необходимость поторапливаться кажется нелепой, когда у тебя есть машина времени, но война уже нанесла ткани пространства-времени в этом регионе серьезный вред, так что общее беспокойство было оправданным. Единственным, что удерживало разваливающуюся реальность, был временной замок, окруживший Галлифрей. Но благодаря ему события неслись к фиксированной точке с оглушающей скоростью.

Они собирались воспользоваться нападением крейсера далеков и хаосом, который оно повлечет, как прикрытием; Доктор и Кощей должны были направить ТАРДИС в центр планеты, к Оку Гармонии, расположенному в глубоких тоннелях под Цитаделью. Все остальные на своих кораблях должны были отвлекать далеков и повелителей времени, пока Момент не будет приведен в действие. Те, кто сумеет, в последнюю возможную секунду сбегут через воронку и с помощью хамелеонной арки изменят свою биологию, чтобы их не задело взрывной волной. Когда Доктор использует Момент, все, что хотя бы отдаленно похоже на далека или повелителя времени, будет уничтожено.

Давным-давно, до того, как Война Времени изменила все, Доктор ценой многих жизней предотвратил ядерный взрыв и прочитал длинную речь о том, что все могло бы быть иначе. Его давние слова эхом долетали сейчас до его разума. До этого не должно было дойти. Но далеки не собирались останавливаться, а Верховный Совет так отчаялся, что был готов привести в действие «Последнюю Санкцию» Рассилона и разорвать саму ткань времени и пространства – и все это лишь бы закончить войну. Это было безумие, но после всего, что ему довелось пережить, после всего, что они с ним сделали – он знал, что повелители времени на это пойдут. И чтобы остановить их, Доктор был готов совершить немыслимое. Если спасение Вселенной требовало пожертвовать его жизнью и всем Галлифреем, у него не оставалось выбора. Они перебрали все возможные варианты развития событий, отчаянно надеясь найти другой выход, но каждый раз война приводила лишь к большему числу смертей. Это был единственный шанс предотвратить гибель самого времени.

Доктор переходил от одного друга или товарища к другому, пожимая руки и чувствуя, как мрачная судьба заносит над ним руку, словно Дамоклов меч. Мало кто был в силах встретить его взгляд, но даже в их глазах плескалась плохо скрываемая жалость. Их не в чем было винить. Романа была последней.

Она, как и многие из присутствующих, регенерировала во время войны, и теперь на него сочувственно смотрели глаза медового цвета. Они казались слишком старыми для ее молодого лица. Но в них Доктор увидел не жалость, а понимание, горло вдруг обожгло, он почувствовал, что вот-вот расплачется по-настоящему. Не желая раскисать прямо здесь, на глазах у всех, он заставил себя переключиться на другой, совершенно иной импульс и, притянув к себе ошарашенную повелительницу времени, мягко поцеловал.

Они столкнулись благодаря обстоятельствам и враждующим Стражам, они путешествовали вместе много лет, медленно образуя своего рода неправдоподобное партнерство. Очень редко между ними проскакивала искра взаимного уважения, может быть, даже влечения, но после окончания поисков Ключа Времени они так долго считали себя друзьями, что сама идея каких-либо иных отношений казалась нелепой. По крайней мере, до войны.

Это случилось после того, как первая волна Деградаций Скаро уничтожила галлифрейский флот. Они сидели в поврежденной ТАРДИС Романы, слишком усталые, чтобы осознать все те ужасы, что предстали перед их глазами в этот день. Доктор до сих пор не знал точно, кто начал первым, но неожиданно Романа оказалась в его крепких объятиях, и с этого момента все пошло по наклонной. От друзей к любовникам они перешли, не сговариваясь. После Романа, как самая практичная из них двоих, настаивала, что это был лишь один раз; она заставила его пообещать, что никогда, ни при каких обстоятельствах между ними не будет даже намека ни на что, кроме дружбы. И, конечно же, как это обычно бывает, при следующей встрече все повторилось.

Встречаться таким образом после сражений стало для них своеобразной традицией. Лучше так, чем говорить о том, что с ними сотворила эта война. До и после этих кратких свиданий Романа сохраняла с ним исключительно профессиональный тон. Уважая ее желания, Доктор воздерживался от публичных проявлений своих чувств и прилагал все силы, чтобы выбросить из головы любые романтические мысли. Они вели невозможную войну, и именно она должна была занимать все их внимание. Романа была права: на поле боя эмоциональные привязанности лишь мешали и отвлекали. Если бы события развернулись иначе, возможно, у них был бы какой-нибудь шанс, но пока взаимного утешения оказалось вполне достаточно.

Впрочем, здесь и сейчас, за один шаг до конца, было бессмысленно отрицать, что в глубине своих сердец он был всего лишь старым сентиментальным дураком. Доктор медленно отстранился и осторожно приоткрыл глаза, почти ожидая, что она разозлится. Но в лице ее была грусть.

– Доктор… – начала было Романа.

– Я знаю. – Он слабо, застенчиво улыбнулся. – Романадворатрелундар, дорогая моя, для меня было честью путешествовать с тобой. Если выживешь, сделай для меня кое-что: будь великолепна.

Он еще раз крепко обнял ее и отступил.

– Конечно, Доктор, – сдавленно улыбнулась она, хотя улыбка и не отразилась в ее глазах.

Остальные не могли не заметить странное поведение Доктора. Дракс и Корсар наблюдали за ним с легкой насмешкой, взгляд Кощея был странно затуманен. Остальные, казалось, были удивлены и немного смущены этой глубоко личной сценой.

Доктор прочистил горло, собираясь сказать что-то еще, но подходящая к случаю эпитафия так и не пришла. Сейчас он был одновременно палачом и приговоренным, и черный юмор уже не мог вытащить его из петли. Так что он просто засунул руки в карманы, мрачно кивнул собравшимся, повернулся и медленно побрел к ТАРДИС.

Кощей последовал за ним, вместе они установили координаты Галлифрея. Доктор молча копался с навигационными настройками, Кощей программировал хамелеонную арку, которой должен был воспользоваться для собственного побега, как только доставит Доктора к Оку. План шел как по маслу: они незамеченными пробрались за небесные траншеи и пока еще не столкнулись ни с одним из привычных силовых барьеров Капитолия. ТАРДИС нехотя приземлилась, почти застонав от боли – она явно чувствовала, что ждало их впереди. Доктор погладил консоль и в последний раз поднял взгляд на ротор, пытаясь подавить страх и сожаление.

– Все было просто чудесно, старушка, – прошептал он и поднял Момент, взвешивая его в руках.

Он был меньше, чем Доктор себе представлял, но очень тяжелым – совершенно непредставительным для разумного устройства, способного, при наличии мощного источника энергии, выжечь из времени целые галактики. Для этого и было нужно Око Гармонии. Когда Момент заперли в Арсенале Омеги, предполагалось, что без изъятых энергетических схем он будет безвреден, но Доктор слышал тихое тиканье механизмов внутри. Казалось, этот звук эхом отдается во всем теле до костей, и даже при простом взгляде на Момент его ощущение времени сходило с ума. Он поборол волну тошноты и осторожно опустил оружие на пол. Даже повернувшись к ящику спиной, он ощущал, будто тот следит за ним.

Оставалось одно последнее прощание. Он обернулся к другу детства, мальчику, с которым рос в Академии, пока расстояние и философские разногласия не привели их к разрыву. Они оба были не согласны с политикой невмешательство, диктуемой повелителями времени, но по разным причинам. Доктор просто хотел предотвращать несправедливость и трагедии, насколько это было возможно, Кощей же считал, что, благодаря своим знаниям и интеллекту, повелители времени могли напрямую влиять на развитие примитивных цивилизаций. Он взял себе имя Мастер и покинул Галлифрей, чтобы доказать свою теорию благонамеренной диктатуры. Его усилия не имели успеха, и в большинстве случаев бывшие лучшие друзья оказывались по разные стороны баррикад. Лишь ошибка Мастера на Логополисе, спровоцировавшая регенерацию Доктора, привела к хотя бы частичному примирению, когда разбежавшиеся повелители времени снова встретились в Зоне Смерти.

В следующий раз они столкнулись на полях сражений Войны Времени, и к тому времени она изменила обоих. То, что именно им двоим пришлось остаться у самого порога гибели Галлифрея, казалось Доктору в своем роде правильным. В разодранной форменной куртке Кощей казался изможденным и пустым – и Доктор не сомневался, что он сам выглядел так же. Его друг сжимал в руках шлем хамелеонной арки, его опущенный взгляд терялся в тени.

– Кощей, времени мало, – сказал Доктор, удивившись тому, насколько ровным и спокойным был его голос.

– Да, старый друг, – отозвался тот, аккуратно опустив устройство на консоль. Кощей шагнул к нему и коснулся ладонью его лица. – Как жаль, что все должно кончиться вот так, я собирался еще так много сделать.

Доктор в замешательстве моргнул, но прежде, чем он успел ответить, губы Кощея впились в его собственные, и он оказался придавлен к перилам. Друг отпустил его с определенно хищным, хотя и полным сожаления блеском в глазах. Доктор ошарашенно смотрел на него.

– Прошу прощения, дорогой мой Доктор, но, должен заметить, мне давным-давно стоило это сделать. Надеюсь, однажды ты найдешь силы простить меня, – проговорил Кощей. Лишь тогда Доктор заметил, что его руки прикованы к перилам, да так крепко, что он не мог пошевелиться.

– Кощей! Что… что ты делаешь? – Он дернулся, пытаясь высвободиться.

– То, что нужно сделать. – Взгляд Кощея скользнул к Моменту. – Я у тебя в долгу, забыл? Ты всегда был мягкосердечным, Тета. Признай: если кто из нас и заслуживает жизни – это ты.

– Кощей, нет, – хрипло возразил Доктор.

Мастер не обратил на его мольбы внимания и подошел, держа в руках шлем хамелеонной арки.

– Я запрограммировал ее на человеческую биологию – ты ведь всегда чрезмерно любил эту отсталую планетку. Наручники откроются через час, но к тому времени ты уже не будешь собой.

Он надел аппарат на голову сопротивляющемуся Доктору.

– Ты не можешь, это должен быть я, это моя вина! – в отчаянии закричал Доктор.

Мастер покачал головой.

– Если ты когда-нибудь вернешь себя, Доктор, вспоминай обо мне с теплотой.

Он погладил Доктора по еще коротким волосам, которые отстриг полевой врач, чтобы добраться до раны несколько недель (или, может, даже лет) назад, и включил устройство. Колени Доктора подогнулись, он закричал, когда оно начало переписывать его биологию.

Торопливо и уверенно Мастер щелкнул подготовленным переключателем на консоли, подобрал Момент и шагнул к двери. На мгновение он остановился, бросил через плечо последний взгляд, и вышел из ТАРДИС, чтобы навсегда решить судьбу Галлифрея.

– Au revoir, Доктор.


Глава вторая: Сумма его воспоминаний

«Знаешь, человек – это сумма его воспоминаний.
А повелитель времени – тем более».

Иногда он помнил вещи, которых никогда не было. Или не могло быть. Фрагменты никем не прожитых жизней, места, в которых он точно никогда не был – которые, скорее всего, даже не существовали. Не могли существовать. Долгое время он думал, что, наверное, сходит с ума; как и все ветераны, с войны он вернулся не только с физическими шрамами. Он слишком часто наблюдал эти симптомы у возвращающихся с фронта солдат, чтобы не заметить их у себя. Но время от времени он задавался вопросом, только ли в этом дело.

Не помогало и то, что воспоминания о собственной, реальной жизни были затуманены не меньше – благодаря куску шрапнели, угодившему в голову и уложившему его в госпиталь до самого подписания перемирия. Он мог наизусть пересказать свой послужной список слово в слово, но детали смешивались в памяти в смутную какофонию невозможных миров, перемежаемых картинами смерти, образами металлических монстров, обжигающей болью и ощущением, будто вокруг него скручивается само время. Он не любил говорить о войне и даже старался не думать о ней, но со снами он почти ничего не мог поделать.

Самыми спокойными ночами он спал тихо, практически не пошевелившись до самого утра. В плохие времена война вторгалась в его память, и он просыпался в холодном поту, неудержимо трясясь и не желая ложиться из страха перед ужасами, которые ждали его во сне. Бывали ночи, когда он лежал с открытыми глазами и пытался разложить все по полочкам, собрать осколки своих воспоминаний и понять, откуда в его голове появляются знания, которых не может быть. Это время было хуже всего, потому что, обдумывая возможные варианты, он всегда знал, что лишь один ответ мог объяснить все происходящее. Он не сходил с ума, он уже был потерян, и эта мысль пугала его до дрожи.


Конец февраля 1949 года. Северо-восток Британской Колумбии, Канада.
Жар. Оранжево-желтое пламя поднимается выше. Ох, оно жжет, жжет, жжет! Он стискивает зубы и идет вперед. Лишь когда боль отступает, он начинает беспокоиться. Чем дольше тянется эта война, тем более жестокой и простой становится тактика далеков. Огонь оттесняет их ничуть не хуже, чем любое другое оружие, и его так просто использовать.

Он чувствует, как приближается Петля, легкой дрожью в кончиках пальцев; менее чем через двенадцать минут временная линия перезапустится. Неизбежность давит на него, потому что он знает: в следующем кольце приказ к отступлению будет дан раньше, они снова бросят жителей беззащитного мира на произвол судьбы, даже не попытавшись их спасти. Неудивительно, что вся остальная Вселенная начинает испытывать к ним такое же отвращение, что и к Империи далеков.

Он чувствует запах горелой плоти, чувствует, как шипит кожа, но изо всех сил сдерживает мощный поток регенерационной энергии, курсирующей по венам: когда временная линия перезапустится, ее отбросит назад, а после такого он всегда чувствует себя дурно. Вдобавок каждая регенерация напоминает о том, что с ним сделали, и это определенно неприятно. Лучше сосредоточиться и постараться запомнить все, что он знает о расположении войск далеков, чтобы доложить командованию, когда вернется.

Но боль уже затуманивает взгляд, он чувствует, как слабеет лихорадочный стук сердец в грудной клетке. В этот раз избежать регенерации не удастся. Надо хотя бы постараться, чтобы его не вырвало на собственные ботинки. «А ведь они зовут меня Надвигающимся Штормом», – горько думает он. Сделав последний вдох, он распрямляется и отпускает мысленную железную хватку, которой сдерживал энергию внутри своего тела. Он кричит, когда совсем другое пламя поглощает его целиком.


Он проснулся в панике, вцепившись пальцами в простыню, хватая ртом воздух. Таких выразительных снов он не видел уже несколько месяцев, он почти посмел надеяться, что они оставили его навсегда. Он постарался выровнять дыхание, глядя на полупрозрачные облачка пара, поднимающиеся и растворяющиеся в лунном свете. Огонь в маленьком камине в центре комнаты почти погас за ночь, и воздух в коттедже холодил влажную от пота кожу. Он вздрогнул и встал, чтобы доложить дров, стараясь при взгляде на раскаленные угли не думать о том, каково гореть живьем.

Он осторожно достал из ящика журнал и торопливо записал все, что смог вспомнить из своего сна, пока тот не отступил в подсознание окончательно. Закончив, он закрыл тетрадь и быстро убрал на место; меньше всего ему сейчас хотелось обдумывать значение увиденного. Отложив очки в сторону, он потер глаза.

– Джон? – раздался с кровати сонный голос. – Почему ты встал?

– Просто очередной кошмар, – ответил он. – Беспокоиться не о чем.

– Возвращайся в кровать. Если будешь всю ночь сидеть и думать об этом, просто замерзнешь.

Он улыбнулся и вернулся к ней под теплый плед, крепко обвив ее руками. Она успокоено вздохнула и прижалась к нему, делясь теплом, помогавшим хотя бы на время отбросить мрачные мысли.


Май 1946 года.
Элизабет из задней комнаты услышала, как звякнул колокольчик на двери магазина. «Эрни сегодня рано», – подумала она и направилась навстречу, осторожно обойдя стопку книг, сортировкой которых занималась. Большая часть работы по магазину всегда приходилась на середину утра; после утреннего аншлага обычно наступала относительная тишина, которая нарушалась лишь после окончания последних школьных уроков. Хотя редкие посетители в обеденное время все же бывали. Эрни Пикеринг был редким исключением: он был хозяином парикмахерской напротив и каждое утро заходил со своим привычным термосом с кофе, чтобы поболтать. Элизабет не возражала – он был довольно добродушным малым и всегда приносил свежие городские новости и слухи о политических разборках на шахте.

С тех самых пор, как она вернулась домой, ей редко с кем удавалось пообщаться, за исключением отца, но, как бы сильно она его ни любила, из-за болезни ему было трудно вести долгие беседы. Друзья детства или, как она, уехали из города и не вернулись, или обзавелись семьями и относились к ней с подозрением. Ее побег за работой в «большой город» сделал ее чужой в их глазах. А ведь она даже не занималась там ничем особенно скандальным, просто работала секретарем в лесозаготовительной компании, а по ночам писала новеллы.

В Ванкувере Элизабет была счастлива, и теперь страшно по нему скучала. Если бы мама внезапно не скончалась в прошлом году, она бы там и осталась.

Выйдя из подсобки, она с удивлением обнаружила в магазине незнакомого мужчину. Он стоял к ней спиной, засунув руки в карманы, и молча разглядывал книжные полки. Элизабет прочистила горло и спросила:

– Могу я вам чем-нибудь помочь?

Он вздрогнул при звуке ее голоса и развернулся. В его больших голубых глазах сверкнула тревога, но он быстро оправился и заставил себя изобразить на лице нечто сходное спокойствию. Он был высок, по-мальчишески красив – от силы на несколько лет старше нее, – с очень короткими светлыми волосами, аккуратно зачесанными на одну сторону. Он был одет слишком прилично для шахтера – в темный твидовый костюм с галстуком и вязаным жилетом. Больше всего любопытство вызывал протянувшийся над правым ухом длинный неровный розоватый шрам, едва видимый в утреннем свете, бившем через окно магазина. Элизабет отбросила невежливый порыв спросить о его природе и вместо этого мило улыбнулась.

– Нет, эм, я просто смотрю, спасибо, – запинаясь, проговорил он, очевидно смутившись от такого пристального осмотра. У него был дивный британский акцент.

Она моргнула и застенчиво отвела взгляд.

– Простите, не хотела глазеть, просто не привыкла видеть здесь новые лица. – Она протянула руку. – Я Элизабет Фрейзер, рада познакомиться.

– Доктор Джон Форман, – отозвался он, быстро сжав ее ладонь и снова нервно спрятав руки в карманы, и пояснил: – Я приехал совсем недавно, работаю в больнице.

Элизабет с запозданием заметила черную медицинскую сумку, стоявшую у него под ногами и прикрытую сверху слегка потрепанной коричневой фетровой шляпой.

Чувствуя его смятение, она отступила за стойку, чтобы дать ему немного свободного пространства; в конце концов, ей все равно нужно было вернуться к инвентаризации.

– Добро пожаловать в Йеллоу Форк. Позовите, если вас что-нибудь заинтересует, – перед уходом сказала она.

Несмотря на это неловкое знакомство, доктор Форман вернулся ближе к концу недели. С каждым разом он все больше привыкал к ее общительному характеру, и вскоре превратился в постоянного посетителя – по дороге на работу (или иногда с работы) он часто заходил поговорить. Его компания стала приятным дополнением к обычному распорядку дня; как и Элизабет, он был в своем роде чужаком – хорошо образованный англичанин в городе, где, кроме огромной серебряной шахты и неизменной дикой канадской природы, не было почти ничего.

После нескольких периодических бесед у скромного доктора обнаружились обостренный интерес к литературе, склонное к иронии чувство юмора и совершенно обезоруживающая улыбка, которую, однако, из него было трудно выдавить. Когда Элизабет наконец набралась смелости спросить о шраме, он объяснил, что во время войны служил в медицинском корпусе британской армии и был ранен осколком снаряда, но предпочел бы это не обсуждать. После этого она ни разу не заикнулась о войне – его беспокойный, испуганный взгляд говорил сам за себя. А шрам скоро исчез из вида за порядком отросшими волосами.

Джон был добрым, заботливым и, несмотря на дискомфорт, который он испытывал в присутствии других, стал для Элизабет хорошим другом и заполнил пустоту, которую не сумело заполнить даже ежедневное общение с Эрни. Как и во всяком тесном сообществе, вскоре их дружба стала предметом слухов и перешептываний. Будучи одной из редких незамужних женщин в Йеллоу Форк, она видела достаточно ухажеров и быстро научилась определять по маленьким признакам, хотел ли мужчина большего. Во время их встреч Джон проявлял только искреннее радушие, и потому Элизабет считала эти слухи чистой воды домыслами и продолжала спокойно жить своей жизнью.

И потому он застал ее врасплох, когда однажды вечером наклонился и поцеловал ее.

В тот момент они спорили о достоинствах поэзии против прозы, и Джон, невзирая на ее возражения и смех, страстно отстаивал использование каламбуров в обоих видах искусства. В магазине они были одни, и он ошарашил ее невероятным и удачным литературным каламбуром, заставившим ее застонать и закатить глаза. Секунду назад она качала головой и пыталась придумать подходящий ответ, а в следующую его рука легла на ее ладонь, а его губы прижались к ее губам. Поцелуй был легким, сладким и совершенно неожиданным.

Элизабет была слишком поражена, чтобы немедленно ответить, Джон с тревогой отстранился, щеки его вспыхнули, он бросился пространно извиняться и попытался сбежать. Чтобы не дать ему вылететь из магазина, ей пришлось схватить его за руку, подтащить к себе и снова поцеловать.

Через четыре месяца, прямо перед рождеством, они поженились.


Глава третья: Если открыть глаза

«В мире всегда есть что увидеть, если открыть глаза».

Начало марта 1949 года.
Когда длинная тень планеты миновала и неровный ледяной осколок, на котором он летел, стал невыносимо ярким, он потянулся к солнечному экрану на шлеме. Сквозь темное поляризованное стекло открывался захватывающий дух вид: кольца сверкали, словно бриллианты, грациозной аркой растянувшись вокруг бирюзовой планеты внизу. Со своей обзорной точки он видел, что на низкой орбите все еще продолжается сражение. Космический вакуум не переносил звук, а коммуникационный узел повредило взрывом, так что в ожидании спасения ему оставалось слушать только эхо собственного дыхания.

Если отчается, он всегда может послать телепатический зов, но посреди военной зоны это делать было крайне опасно: открытый разум мог получить такие серьезные дополнительные повреждения, что многие обладатели телепатических способностей старались держать его крепко запертым от внешнего воздействия. Чтобы его кто-нибудь услышал – и уж тем более выслушал - потребовалось бы чудо.

По крайней мере, маяк на скафандре все еще работал. Кто-нибудь обязательно заметит сигнал. Рано или поздно, наверное. Запаса кислорода должно было точно хватить на ближайшие десять часов, а может и больше, если от погрузится в гибернационную кому. А после… он не верил, что скафандр выдержит регенерацию, так что в открытом космосе без воздуха возрождение оказалось бы невероятно коротким. Но он ровным счетом ничего не мог с этим поделать, так что пришлось затолкать эту мысль как можно глубже и разбираться с проблемами по мере их поступления.

Конечно, были смерти и похуже. Если уж умирать вот так, по крайней мере, перед концом ему была подарена минута красоты и спокойствия.


Джон проснулся, терзаемый тревогой из-за быстро забывающегося сна. Он не был кошмаром как таковым – даже напротив, он был до странного мирным, но все равно беспокоил. Джон перевернулся на другой бок, к жене, ища ее уютной близости. В слабых предрассветных сумерках растрепанные темные локоны Элизабет резко выделялись на фоне белой подушки, а кожа светилась призрачным светом, и на мгновение он испугался, что все еще спит. Но при прикосновении тело казалось реальным. Она улыбнулась и потянулась за его рукой, он наклонился, поцеловал ее в шею, ладонь его скользнула ниже.

Сегодня был выходной, и они знали много превосходных способов напомнить себе, что ты еще жив.


Звонок раздался сразу после десяти. Джон был на улице, пытался починить сломанную ступеньку на задней лестнице, когда зазвенел телефон. Чес, никогда не любивший несчастное устройство, вскочил со своего крайне важного наблюдательного поста и протестующе завыл.

– Тихо ты! – отчитал беззастенчивого лабрадора Джон, легонько хлопнул того по носу и направился в дом.

Элизабет подняла трубку и с тревогой передала ее мужу.

– Это тебя, на шахте что-то случилось.

«Что-то» оказалось взрывом, убившим по меньшей мере семерых человек и покалечившим еще больше. Когда Джон добрался до больницы, выживших все еще привозили с места аварии. Местная больница была небольшой, зато единственной на ближайшие триста километров, так что приходилось крутиться.

Присесть и отдохнуть Джону удалось лишь через несколько часов. Днем они потеряли еще двоих, и пятеро лежали в палате, балансируя на пороге смерти. Кому-то нужно было остаться на ночь и приглядывать за ними, и, к сожалению, этим кем-то был он сам, поскольку другие врачи заканчивали смену, когда привезли первых пострадавших.

Потирая виски, Джон удалился в свой кабинет, чтобы сообщить Элизабет. К счастью, спустя столько времени растревоженные родственники, пытавшиеся узнать, что случилось на шахте, покинули их крошечную приемную. Домой он не дозвонился, пришлось набирать магазин. После третьего звонка трубку взял тесть.

– «Книги и журналы Фрейзеров», – зазвучал его надтреснутый голос. – Чем могу помочь?

– Мистер Фрейзер, это Джон. Элизабет с вами?

Почему-то он так и не научился называть его «Гарольдом», как бы ни настаивала на этом жена. Старик, казалось, оценил этот жест, хотя бы как символ уважения. Их отношения никогда нельзя было назвать теплыми: когда молодой доктор стал частью их семьи, впечатление Гарольда Фрейзера постепенно переросло от холодной подозрительности к неохотному принятию, но дальше дело не пошло.

Несмотря на это, он невероятно любил их пса Честертона. К слабому разочарованию Джона, эта дружба оказалась взаимной: едва завидев отца Элизабет, Чес словно на магните прилипал к ногам старика и бегал за ним, как влюбленный щенок. Элизабет находила это забавным и предполагала, что Чес просто защищает его, так же как и пациентов Джона, если тому удавалось вытащить пса на работу. С тех пор он стал шутить, что Честертон был куда лучшим доктором, чем он сам, в прошлом или будущем, так что Джону было трудно чем-либо ей возразить.

Мистер Фрейзер пробормотал что-то утвердительное и передал трубку дочери.

– Джон? Что там происходит? По городу ходят разговоры, но, кажется, я уже слышала шесть различных версий произошедшего. Мне начинает казаться, что они просто строят догадки.

– Тогда ты, наверное, слышала больше моего, – ответил он с усталой улыбкой в голосе. – Я заработался, пытаясь собрать горняков по кусочкам, пропустил все разговоры.

Он на мгновение задумался. Кажется, он действительно слышал рассказ кого-то из штейгеров.

– Я думаю, следствие еще ведется: то ли бракованный взрывной клапан, то ли газовый карман. Из-за взрыва обрушился один из верхних уровней, им понадобилось много времени, чтобы вытащить оттуда людей. Точно девять погибших – Алан уже сообщил семьям. Остальные шахтеры с серьезными повреждениями здесь, в палате. У меня ночная смена, звоню предупредить.

Элизабет медленно выдохнула, динамик телефона затрещал.

– Что ж, тогда я останусь на ночь в городе, у папы. Хочешь, заберу тебя утром?

Она подвозила его в больницу, так что машина в этот раз осталась у нее. Обычно Джон сам заходил после работы в магазин, и они ехали домой – если позволяла погода или он не забирал машину для вызовов на дом.

– Было бы чудесно. Когда сменюсь, позвоню в магазин. – Он зевнул. – Мне пора возвращаться. Люблю тебя, – добавил он, чувствуя себя особенно сентиментальным после целого дня жестоких напоминаний о человеческой смертности.

– Я тоже тебя люблю, Джон. Не забудь поесть, если сможешь.

Элизабет слишком хорошо его знала. Джон положил трубку и потер лицо ладонями, чтобы проснуться. Пора было заварить кофе и еще раз осмотреть больных.

Дежурная медсестра обошла пациентов вместе с ним, докладывая о своих наблюдениях и делая записи, пока он суетился над каждым по очереди. В палате царила тишина, все пострадавшие от взрыва лежали под сильным успокоительным или видели третий сон; часы посещений закончились несколько часов назад, и всех обеспокоенных родственников отослали домой. Этой ночью в больнице оставались только он и Кэрол.

Когда обход закончился, Джон поднял на нее взгляд. Она казалась утомленной не меньше него.

– Вы успели отдохнуть, позвонить домой? – спросил он, и она покачала головой. – Идите, я посижу за вас.

Он отправил ее прочь и занял свое место на сестринском посту в конце ряда. Полная кружка кофе и книжка в мягкой обложке, которую он хранил в кармане белого халата, могли составить ему отличную компанию.

Вечер тек медленно, они с Кэрол успели дважды сменить друг друга, когда это случилось. Ближе к четырем часам утра он снова вернулся в палату, а медсестра вышла привести себя в порядок и заварить еще один чайник кофе. Если честно, Джон предпочитал чай, но острая необходимость в кофеине победила простые человеческие удовольствия.

Читать становилось все труднее, он чувствовал, как нарастает мигрень. Она возникала иногда, от усталости или стресса – еще одно напоминание о войне. Он снял очки, положил на стол, сдавил пальцами переносицу и зажмурился, пытаясь прогнать головную боль. Нужно дождаться возвращения Кэрол и принять что-нибудь, пока не стало хуже.

Сквозь боль донесся скрип пружин и тихие шаркающие шаги, и он поднял голову. Один из пациентов поднялся и наклонился над постелью другого шахтера. Джон встал, собираясь позвать его, сказать, что ему рано вставать, но слова застряли в горле. Он увидел, как шахтер протянул руку и коснулся лица лежавшего, а затем перед глазами все побелело от боли.

Когда Джон спустя несколько минут пришел в себя, он обнаружил, что сидит на стуле, но стоявшего пациента видно уже не было. Нет, стоп. Он посчитал больных: кровать шахтера оказалась пуста. Джон поднялся и бросился вперед, скользя по линолеуму. Там, рядом с кроватью второго пациента, развалившись, словно марионетка с обрезанными нитками, лежал шахтер. Лихорадочно трясясь, Джон пощупал пульс у него на горле, но ничего не почувствовал. Тот был мертв.


Глава четвертая: Иллюзия нормальности.

«Иллюзия всегда – иллюзия нормальности».

Джон позвал на помощь и торопливо перевернул мужчину на спину. Тот не дышал, пульса не было, но тело было еще теплым. Если он чувствовал себя достаточно здоровым, чтобы выбраться из постели каких-нибудь пять минут назад, возможно, его еще можно было оживить. Прибежала медсестра, и вместе они начали делать искусственное дыхание. Остальные пациенты спали медикаментозным сном, не реагируя на шум, который Джон и Кэрол подняли, пытаясь спасти их товарища.

Но это не помогло. Пациент был мертв. После нескольких минут тщетных попыток без какого-либо видимого эффекта, Джон наконец признал поражение и устало поднялся, чтобы привезти каталку, а Кэрол обошла остальных.

Погибшего шахтера звали Александр Гудман; судя по внешности, он был местным. Большинство шахтеров были из индейцев, некоторые имели китайские корни; после окончания войны белые рабочие большими группами начали возвращаться домой, и из-за этого в городе стало нарастать напряжение.

Больше года назад из-за десегрегации в общежитии Компании вспыхнуло несколько перепалок; к сожалению, это решение было скорее вызвано экономическими проблемами, чем благородными намерениями. Джон тихо порадовался, когда рабочие свыклись с ситуацией и волнения улеглись, сменившись хрупким перемирием. Эта причина для драки казалась ему попросту идиотской, но к тому времени он научился держать свое мнение по этим вопросам при себе, поскольку оно нередко приводило к проблемам в общении с коллегами и пациентами, считавшими иначе. Привычка относиться ко всем одинаково, независимо от расы или религии, уже сделала Джона популярным в одних кругах и нелюбимым в других. А спорить о политических вопросах было опасно не только в общественном плане: горнодобывающая компания владела половиной города, и практически целиком спонсировала его зарплату.

Согласно документам, Гудману было всего двадцать два года. И, в отличие от остальных пациентов, оказавшихся этой ночью в палате, его шансы на выживание практически не вызывали у Джона сомнений. Его оставили на ночь только потому, что, попав в больницу с места катастрофы, он казался растерянным и не реагировал на врачей – скорее всего, парень заработал сотрясение. Он был помят, конечно, у него обнаружилась легкая лихорадка, но ни одно из повреждений не могло его убить. И, все же, они его потеряли.

Пока Кэрол осматривала палату, Джону предстояла неприятная задача отвезти тело в подвал, в морг, к его товарищам по несчастью.

Руперт должен был произвести вскрытие позже, но Джон уже подозревал, что они что-то пропустили, когда осматривали парня. Медленное внутреннее кровотечение, начавшееся, когда он встал на ноги, или внезапная легочная эмболия вполне могли вызвать неожиданную смерть. Завтра у старого хирурга будет трудный день. Серьезные ранения большинства погибших мужчин не заставляли сомневаться в причине смерти – в их случаях заключение будет быстрым и легким. Другие же, как Гудман, требовали тщательного изучения.

Многообещающая мигрень, обездвижившая его в палате, спала до слабой пульсации и чувствительности к свету. Оставив мистера Гудмана ожидать встречи со скальпелем доктора Маршалла в темной холодной комнате, Джон, прижимая руку к больной голове, закрыл за собой тяжелую дверь.

Вернувшись, он поделился с медсестрой своей оценкой произошедшего. Остаток смены прошел в болезненной тишине – ни ему, ни Кэрол не хотелось поддерживать разговор. Майкл Ходжес, пациент, с которым Гудман пытался контактировать, так и не пошевелился. Джон задавался вопросом, были ли они друзьями, или он просто оказался ближе всех к Гудману. Джон прилежно написал отчет, и остаток ночи прошел без инцидентов.

Когда доктор Юджин пришел сменить его, он почувствовал облегчение. В нескольких коротких словах он объяснил коллеге произошедшее, тот выслушал его отчет со смиренным пониманием и, качая головой, провел рукой по темным волосам.

– Полагаю, ты еще не сообщил семье? – спросил он.

– Не знаю, есть ли она. По крайней мере, не в городе, – ответил Джон.

Доктор Юджин вздохнул.

– Попрошу мисс Картрайт, – проговорил тот, имея в виду единственного административного работника на всю больницу. – Если у него кто-то есть, в его рабочих документах должна быть запись.

Он нахмурился и смерил Джона взглядом.

– Ты сам едва жив, Форман. Езжай домой. Выспись.

Джон устало усмехнулся.

– Собираюсь. – Он взглянул на часы. – Вернусь сменить тебя к шести.

Пока в палате оставались больные, трое врачей маленькой больницы были вынуждены работать по очереди, чтобы один из них всегда оставался на дежурстве. Джон только что отработал две смены в свой предполагаемый выходной и не горел желанием возвращаться раньше, чем через двенадцать часов, – но надо так надо. Если повезет, его следующее ночное бдение будет поспокойнее.

Джон позвонил в книжный магазин и через несколько минут наконец смог сбежать. Он пересек заледенелую лужайку по направлению к крошечной автостоянке, с благодарностью забрался на переднее пассажирское сиденье только подъехавшего бледно-желтого седана и поцеловал жену в щеку. Честертон на заднем сиденье вздернул собачью бровь и поприветствовал его сонным похлопыванием хвоста.

– Доброе утро, – устало сказал Джон, устраивая сумку в ногах.

– Привет, – сказала Элизабет, вжимая педаль газа старого форда. – Долгая ночь?

По дороге Джон рассказал ей о произошедшем, грея руки у маленького электрического обогревателя у пола. Холод все еще держался, но дороги оттаяли, и от прошедшей зимы остались лишь грязные снежные комья, лежавшие по обе стороны ведшей к дому лесной дороги, и упрямые белые вершины погруженных в тень гор. Рано или поздно весна должна была вступить в свои права, но, как казалось Джону, происходило это слишком уж медленно.


– Скажи им: если нам не позволят пристыковаться и отремонтировать корабль, им предстоит иметь дело с восемью сотнями трупов в металлической банке, дрейфующей у самого порога и истекающей темпоральной радиацией, словно большой дружелюбный маячок для далеков! Проклятье, мы же госпитальное судно! – горячо прокричала женщина в микрофон и в ожидании ответа, закрыв глаза, опустила голову на руку, вцепившуюся в уродливую почерневшую переборку.

Кроме чистого упорства, это было единственное, что еще держало ее в вертикальном положении. На них напали вот уже несколько дней назад, и с тех пор они все пытались удержать пациентов в стабильном состоянии и восстановить достаточно критических систем, чтобы кое-как добраться до ближайшей станции. Обычно госпитальные судна считались неприкосновенными для врага, но далеков не интересовали правила «цивилизованной» войны. Они стремились к полному уничтожению всех видов, кроме своего. Для врага зеленый полумесяц на борту и гражданские позывные, напротив, делали их куда более простой и удобной целью.

Доктор снова и снова ловил себя на том, что хотел бы, чтобы ТАРДИС оказалась рядом. Когда вражеский отряд появился раньше ожидаемого, его разлучили с кораблем, подобрали вместе с остальными выжившими после первой атаки и эвакуировали с планеты прежде, чем подоспели остатки флота. Когда команда узнала, что он повелитель времени, они едва не выкинули его в воздушный шлюз, но Доктор дал им понять, что он врач и может помочь.

Стоило кораблю выбраться из системы, как они тут же наткнулись на очередной корабль-разведчик далеков. К счастью, он был один, и тактические советы Доктора сработали, иначе они все погибли бы. Впрочем, отсрочка была временной: если они немедленно не починят корабль, им всем конец.

Замечание старшего медика насчет радиации было блефом лишь наполовину – корабль не был экипирован ни темпоральным двигателем, ни оружием, но реактор отказывал и выбрасывал в космос невероятное количество электромагнитных импульсов. Ионный хвост, без сомнения, указывал их направление так же четко, как кровавый след, тянущийся за раненым животным в лесу. Им ни за что не добраться до другой такой же станции, а защищавший пассажиров радиационный щит, равно как и любая другая критическая система, был готов отказать в любую секунду.

Сидя на корточках над койкой и сшивая порванный шов на бедре мужчины, Доктору ничего больше не оставалось, кроме как слушать ответ пилота и надеяться, что руководство станции послушается здравого смысла. Ожидание было мучительным.

И наконец…

– Нам разрешили посадку. На условии, что мы покинем систему в течение двенадцати часов.

С переполненных коек послышались крики радости.

– Вы слышали командира Д’юан. Живее, народ, работы много, часы тикают! – прикрикнула женщина на команду, в ее глазах снова загорелась лихорадочная энергия.

Доктор связал последний шов и поднялся, решив предложить свою помощь с двигателями. Но его торопливый уход задержал хриплый голос за спиной.

– Значит, мы выживем? – спросил его мужчина с раненой ногой, лицо его было пепельно-белым из-за боли и потери крови.

Шансы их, конечно, возросли, но дела все еще были плохи. Далеки все еще крутились где-то рядом, и даже починив корабль, они вряд ли пережили бы вторую стычку с врагом. Доктор тускло улыбнулся и сжал руку мужчины.

– Конечно, – соврал он. – Все будет хорошо.


Солнце уже садилось за белоснежные горные вершины, закрывавшие собой почти весь горизонт на западе, когда Джон проснулся, чувствуя себя истощенным и немного раздражительным. Когда они вернулись домой, он был утомлен, но сумел заснуть только через несколько часов, а теперь еще и сны его пестрели нервирующим количеством деталей. Он словно не наблюдал плод своего – надо сказать, довольно богатого – воображения, а переживал чужие воспоминания. Он выбрался из постели в легкий рассеянный туман и принялся тихо одеваться на работу.

Элизабет сжалилась над его мучениями, запасла для него горячий чай и термос с доброй порцией с тушеной оленины, и лишь тогда снова выставила за дверь. Сидя за рулем, он снова и снова видел лицо молодого шахтера на месте мужчины из его сна, спрашивавшего, выживут ли они.


Вскрытие Александра Гудмана выявило тепловые повреждения легких и гортани – он задохнулся, и никто не заметил, чтобы он хрипел или имел хоть какие-нибудь проблемы с дыханием, пока не стало слишком поздно. Его смерть приписали отравлению дымом от взрыва в шахте, но Джон не мог не чувствовать своей вины. Всего за три часа до смерти парня он слушал его легкие и не услышал ничего подозрительного. Если бы он заметил хоть какие-нибудь симптомы, возможно, они смогли бы спасти горняку жизнь.

Следующие несколько дней в больнице прошли спокойно. Оставшиеся в палате больные постепенно поправлялись. Некоторые из них должны были выписаться в среду и продолжить восстановление в домашней обстановке, если, конечно, прогресс сохранится. Обычные часы приема Джона были в понедельник, и эту ночь он смог провести дома, с женой.

А тем временем в городе уже начали спорить и тыкать пальцем по поводу причины взрыва. Никто из выживших не находился достаточно близко к эпицентру, чтобы увидеть, что именно там случилось. Компания придерживалась версии несчастного случая или ошибки подрывной бригады. В то время как представители профсоюза ухватились за возможность поднять вечный проблемный вопрос безопасности и возражали, что, вне зависимости от причины, если бы процедура взрыва проходила с большими предосторожностями, потери могли бы быть куда меньше. Общественная панихида была назначена на следующую пятницу, после того как семьи проведут собственные закрытые поминки. Был шанс, что это мероприятие перерастет в драку между представителями профсоюза и Компании.

Поздним вечером в четверг Джон сидел в своем кабинете, разбирая медицинские карты пациентов, которым требовалась индексация, когда в дверь постучали, и внутрь заглянула Салли Оберль.

– Доктор Форман?

– Да? – он положил очки на стол и поднял взгляд.

– Я иду на обед. Здесь Чарли Биллингс, говорит с шахтерами про аварию. Я сказала ему, если что-то случится, вы здесь.

Джон кивнул медсестре.

– Оставите дверь открытой, хорошо?

Биллингс был сотрудником по управлению рисками Компании и в данный момент далеко не самым любимым человеком в Йеллоу Форк – Джон хотел иметь возможность услышать, если в палате поднимется крик.

Она дружески помахала рукой и ушла, а Джон вернулся к бумагам.

Через десять минут после ее ухода настроение его резко покатилось по наклонной, хотя из палаты не донеслось ни звука. Буквы на бумаге перед глазами расползались и выбивались из фокуса, ему становилось трудно писать. Он вздохнул, поправил очки, но это не помогло. У висков начинало накапливаться напряжение, вокруг лампочки образовался заметный сияющий ореол, словно на фотографии с двойной экспозицией. Тихо ругаясь себе под нос, Джон открыл верхний ящик стола, нашаривая обезболивающее, которое хранил там.

Он едва успел открутить крышку, и тут вспышка боли заставила его дернуться, рассыпав таблетки по столу. Крепко зажмурившись, он слепо пошарил по столешнице, сумел-таки найти две и проглотил их всухую. Затем на несколько минут замер, сжимая голову в ладонях, дыша как можно размереннее, пока боль немного не откатила. На долгие несколько минут он совершенно лишился возможности воспринимать окружение. Здание могло бы вспыхнуть огнем, но он бы не заметил.

В конце концов, лекарство подействовало, боль отступила, и лишь тогда он осознал, что кто-то отчаянно зовет его по имени.

Все еще оглушенный болью и взмокший Джон поднялся и бросился в палату.

Вбегая, он едва не столкнулся с одним из больных, который, должно быть, поднялся, чтобы сходит за ним, когда крики Салли не возымели эффекта. Сама Салли застыла у кровати другого пациента – Ходжеса, с ужасом понял вдруг Джон, – и отчаянно пыталась привести его в чувство.

– Наконец-то, доктор. Где вы были? – воскликнула она. – Он не дышит!


Глава пятая: Прямая линия

«Прямая линия, может, и самый короткий путь
между двумя точками, но точно не самый
интересный».

Они старались, пока руки не начали трястись и лица не покраснели от усилий, но Майкл Ходжес был мертв, так же как Александр Гудман три дня назад.

Пустым, отрешенным взглядом Джон смотрел сверху вниз на бездыханное тело мужчины. Еще одна неожиданная смерть в его дежурство. Несмотря на несколько мелких переломов, пациент стабилизировался и по всем показателям шел на поправку. Ходжес был не слишком общителен с соседями по палате, но во время дневного обхода Джона он, по крайней мере, оставался в сознании и отвечал на вопросы. Что-то тут не сходилось.

– Что произошло? – спросил Джон у медсестры, стараясь не повышать голос. Ширмы, разделявшие кровати, давали шахтерам относительное уединение во время посещений родственников или опроса представителя Компании, так что никто не мог видеть их за работой. Но он прекрасно понимал, что пациенты подслушивают.

Медсестра покачала головой.

– Я вернулась с обеда, зашла проведать пациентов и обнаружила, что он не дышит. Где вы были? – чуть резче, чем следовало, спросила она. – Я звала несколько раз. Вы же должны быть всегда рядом на случай, если в палате случится что-нибудь неотложное.

– Я был в ванной, – солгал он, не желая признавать, что головная боль вывела его из строя. – Простите. Я прибежал, как только услышал. Хоть и поздно, – пробормотал он.

Джон обернулся к мертвецу на кровати.

– Не дышал, – тихо повторил он. – Вы проверили, у него был пульс?

– Я не нащупала. Он был мертвее мертвого, – ответила она, касаясь крошечного крестика, спрятанного под бело-серой униформой. В ее голосе было ничуть не меньше изумления, чем в его. – Когда я уходила, он был в сознании и разговаривал с мистером Биллингсом.

Джон нагнулся, пристальнее изучая тело. Треснувшие губы слегка поголубели, на горле и ключицах виднелись фиолетовые пятна. Когда обрушилась шахта, он серьезно пострадал, но эти отметины казались свежее, словно кто-то недавно сильно сдавил его горло. На Джона нахлынула волна беспокойства, желудок сжался. Он резко выпрямился.

– Где мистер Биллингс? Кто-нибудь еще посещал сегодня Ходжеса? – В его голосе прозвучало нечто совершенно новое.

Салли покачала головой.

– Когда я вернулась, его не было. Вы же не думаете?.. – Ее глаза округлились в испуге. – Зачем Чарли Биллингсу причинять вред мистеру Ходжесу? – прошептала она. – Логичнее, ели бы все было наоборот. Я знаю множество людей, кому в последнее время очень бы хотелось придушить Чарли.

– Я не говорил, что он причинил Ходжесу вред, но мне не нравятся эти синяки, и в момент смерти никого из нас в палате не было. – Джон нахмурился. Он взглянул на часы, висевшие над столом медсестры, и изумился тому, как пролетело время. С тех пор, как Салли заходила в его кабинет, прошло больше часа.

– А как же другие пациенты? В палате находилось еще три человека, – рассудительно заметила она. – Они… и вы… услышали бы.

– Я с ними переговорю. Позвоните доктору Маршаллу, расскажите, что случилось, и привезите каталку для мистера Ходжеса. – Джон накрыл неподвижное лицо пациента тонким больничным покрывалом.

Он расспросил других пациентов: никто не видел и не слышал ничего подозрительного, но ведь занавески сильно ограничивали обзор. Чарли Биллингс поговорил с каждым из них по очереди, перемолвился парой слов с покойным и покинул палату. Только Билл Мэйхью, чья кровать располагалась ближе всех к двери, видел, как он уходил. Ирвин и Пирс слышали лишь его удаляющиеся шаги, а затем хлопок тяжелой двери. Именно Мэйхью поднялся с кровати, чтобы помочь, когда Джон не ответил на зов медсестры.

К тому времени, когда Салли вернулась с каталкой, Джон уже усомнился в своих выводах относительно синяков на шее Ходжеса. Пока его пациент делал последний вздох, он сам мучился мигренью в своем кабинете – и эта ошибка камнем висела у него на душе. Если бы оказалось, что Ходжеса убили, Джон не был бы виноват в его смерти, совсем другое дело, если бы причина была в медицинских осложнениях. Медсестра имела полное право не поверить его подозрениям: никто не проявлял ни тени намерения убить раненого шахтера, и никто из пациентов, похоже, не пытался лгать. Во время своего расследования Биллингс, конечно, мог досадить изрядному числу людей в городе, но он всего лишь делал свою работу, и здесь вряд ли можно было найти мотив для убийства. Нет, существовало множество более разумных объяснений, и Джон не мог позволить своему чувству вины вызвать у него паранойю.

К тому же, они еще толком не знали, что именно вызвало смерть. Пока не проведут вскрытие, он должен избегать поспешных выводов. Осмотр должен был выявить любые подозрительные изменения. Он врач, а не детектив, – продолжал напоминать он себе. Расследование стоило оставить доктору Маршаллу и местному заместителю коронера.

В отличие от Гудмана, у Ходжеса осталась семья в городе – жена и брат, который тоже работал на шахте. Оба приходили навестить его пару дней назад. Когда тело перевезли в подвал, Джон взял его медицинскую карту и отправился в свой кабинет. Ему предстоял тяжелый и неприятный телефонный звонок.

Оставшаяся в палате Салли Оберль принялась откатывать ширмы на привычное место в глубине комнаты.


К утру следующего дня новость о смерти Ходжеса уже прогремела в городе. Когда Джон зашел в книжный магазин, он застал свою жену с парикмахером Эрни Пикерингом за традиционным утренним кофе и разговором.

– Этим утром у меня в кресле сидел констебль Перри. Сказал, вчера они побывали в доме у Чарли Биллингса, спросили его о Майке, – говорил Пикеринг. – Похоже, он вчера ходил в больницу, как раз незадолго до случившегося, расспрашивал шахтеров об обвале. Грэхем был вне себя – Чарли не имел права разговаривать с ними в отсутствие представителя профсоюза.

Мужчина бросил на молодого доктора заговорщический взгляд.

– Элизабет сказала, ты вчера дежурил, это так?

– Я ничего не могу рассказать, Эрни, – уклончиво ответил Джон, нагруженный тяжелыми посылками, за которыми его посылала Элизабет. Он поставил коробки на пол за стойкой и направился на улицу за еще двумя, оставшимися в машине.

– Ну, попытка – не пытка, – усмехнулся ему вслед Пикеринг.

– Напротив, – со снисходительной улыбкой заметила Элизабет. – Ты неисправим. Нелепо даже предполагать, что мистер Биллингс имеет какое-то отношение к смерти этого человека.

– Конечно, конечно, – признал он. – Если бы дело было серьезным, Берт сказал бы. Но, сама знаешь, слухами земля полнится.

– А ты их поощряешь, – пожурила его Элизабет. – Хватает того, что из-за этого обвала погибло столько народу. Если так пойдет дальше, на похоронах начнется настоящая драка.

Пикеринг поморщился и кивнул.

– Конечно, дорогая моя, ты права, – проговорил он, хотя в голосе его не было абсолютной уверенности в том, что упомянутая драка – нечто обязательно плохое. Впрочем, к тому моменту, когда Джон вернулся в магазин, он уже сменил тему.

Продолжение в комментариях

Вопрос: Лайк?

1. Лайк!		7	(100%)
Всего:		7

@темы: макси, рейтинг R - NC-17, Doctor Who, fanfiction

Comments

[Sexy_Thing]

Оставшихся троих мужчин, как и ожидалось, скоро выписали из больницы и отправили домой, под опеку родственников и друзей – со строгим наказом немедленно связаться с врачом, если у них возникнут проблемы с дыханием или любые другие опасные симптомы. Когда пропала необходимость ночного надзора за пациентами, жизнь в больнице вновь вошла в свою четко расписанную колею. Три врача продолжали спокойно работать, время от времени отвлекаясь на домашние визиты к менее подвижным пациентам.

В середине дня доктор Маршалл провел вскрытие Ходжеса и после позвал Джона в свой кабинет, чтобы обсудить результаты.

– Чертовщина какая-то, – сказал он, протягивая молодому человеку папку с документами. – Как и в прошлом случае, легкие и трахея распухли, начисто заблокировав приток кислорода. Ничего не понимаю. Когда его привезли с места происшествия, его лечил я. С легкими все было в порядке.

– Значит, никакой вероятности, что его задушили? – несмело спросил Джон.

Доктор Маршалл смерил его тяжелым взглядом поверх очков и со стоном опустился на стул.

– Ты тоже видел эти отметины, да? Должен признаться, у меня возникла такая мысль. Но, думаю, это невозможно. Надо, конечно, еще дождаться отчета лаборатории, но больше всего это похоже на отравление ядовитыми химикатами.

– Из шахты? – Джон положил папку на заваленный бумагами стол и засунул руки в карманы брюк. – Четыре дня никаких признаков и симптомов – а потом он вдруг умирает? Слишком долгая реакция, Руперт. А как же Гудман?

– И то верно. – Старый хирург чиркнул спичкой и раскурил взятую со стола потрепанную трубку. В задумчивом молчании он выпустил клуб дыма.


– Готова?

В пятницу вечером Джон со шляпой в руке стоял на пороге задней комнаты книжного магазина. На нем был его лучший темный костюм и неяркий галстук, надетые специально для похорон.

– Секунду. – Элизабет поправляла чулок. Утром она надела на работу брюки, но после обеда переоделась в магазине. Она пригладила на коленях шерстяную юбку и, застегивая пуговицы рубашки, выпрямилась и улыбнулась мужу. – Папа уже в машине?

Он кивнул и помог ей надеть пальто.

– А Чес надежно заперт наверху и, разумеется, уже уютно устраивается на подушках, – ответил он, угадывая следующий вопрос. Настойчивость и умилительный взгляд карих глаз давно принесли Честертону победу в войне против попыток отучить его прыгать на диван.

Они вышли вместе, рука об руку.

Поминальная служба так и не кончилась дракой, хотя в пару моментов казалось, что ее не избежать. После того, как Чарли Биллингс выразил свои немногословные сожаления от лица компании собравшимся семьям погибших, Грэхем Кроссли, представитель профсоюза, обменялся с ним парой весьма нелицеприятных слов. И только вмешательство немногочисленных городских полицейских позволило предотвратить скандал. Конники намеренно прибыли в своей красной униформе, чтобы напомнить присутствующим о правилах поведения.

Вскоре после спора Кроссли ушел, не преминув сделать это как можно демонстративнее. Биллингс, воздержавшись от театральности своего соперника, тоже торопливо покинул собрание, мудро рассудив, что ему не стоит присоединяться к горюющим родственникам, медленной процессией направившимся в ближайший бар.

Джон, Элизабет и ее отец задержались, чтобы почтить погибших и тоже поторопились уйти. Мистер Фрейзер, которого быстро утомляли мероприятия, требовавшие долгого стояния на ногах, был слишком горд, чтобы признать это, и им пришлось использовать как повод – хоть и не совсем ложный – остававшиеся у Джона дела.

Джон втайне радовался такому оправданию – большие скопления людей его все еще нервировали. А, учитывая, скольким из них ему пришлось лично принести ужасные вести, находиться рядом с этими людьми ему было еще труднее.

Зная об этом, Элизабет сжала его руку, пока они шли к машине, другой незаметно поддерживая отца. Джон одарил ее сдавленной улыбкой и сжал ее ладонь в ответ.

– Попомните мои слова, до конца месяца пойдут разговоры о забастовке, – неожиданно проворчал мистер Фрейзер.

– Папа, не говори так. Никому сейчас не нужны перебои в работе. Ты же слышал, что случилось в Квебеке. Если начнется забастовка, пострадает куда больше народу.

– Я говорю это, потому что это правда, – раздражительно отозвался он, крепко держась за дверцу желтого форда, которую перед ним открыл Джон. – Я уже такое видел, и все повторяется. Этот город – пороховая бочка, и она готова рвануть.

– Только потому, что всех так беспокоит эта авария, – возразила она, забираясь в машину.

– Потому профсоюз так наседает – они нашли свой катализатор, – отрезал он.

– В последний раз, когда пошли слухи о забастовке, магазин потерял почти два месяца прибыли, потому что люди боялись тратить деньга на предметы второй необходимости. Весь город едва не рухнул, а в результате компания так и не дала им то, что они хотели, – напомнила ему Элизабет.

Конечно, она понимала, что рабочие имели право возмущаться условиями безопасности на шахте – она много раз слышала от Джона о том, какие ужасные травмы получают шахтеры. Но она не доверяла ни компании, ни профсоюзу – они не смогли бы удержать людей от проявления насилия.

– Ну что ж, будем надеяться, они сумеют вовремя достичь мирного соглашения, – впервые подал голос Джон, поставив точку в споре.


Оставив семейство Фрейзеров у магазина, Джон вернулся на работу. Его ждали три пациента, которые не могли самостоятельно добраться до города и до больницы.

Два первых посещения прошли как по маслу, но из дома последней пациентки, Эдны Мосли, он не мог выбраться почти целый час. Миссис Мосли была пожилой вдовой, переехавшей в Йеллоу Форк, по наблюдениям Джона, где-то во время последнего Ледникового периода, и, судя по всему, собиралась дожить до следующего – несмотря на то, что обладала семимильным списком заболеваний. По причинам, которые Джон не мог объяснить сам себе, она ему нравилась, но ее медицинский осмотр всегда затягивался втрое дольше, чем нужно. Если ей позволить, она могла проболтать несколько суток подряд.

После миссис Мосли Джон планировал навестить так и не появившегося на похоронах Билла Мэйхью – тот жил как раз напротив. Но, наконец добравшись до его крошечного дома, Джон неожиданно ощутил вновь подступающую мигрень. Он торопливо выудил из сумки таблетки и запил их водой из бутылки, которую держал там же.

В этот раз ему удалось побороть мигрень прежде, чем она зашла слишком далеко. В конце концов, боль притупилась, и он смог даже сесть за руль. К тому времени, когда он добрался до книжного магазина, он чувствовал себя куда лучше, но все еще боялся переутомиться. Элизабет довезла их до дома, и Джон сразу же рухнул в постель.


Молодой на вид мужчина с темными волосами и глазами, и почти недельной щетиной выходит из малозаметной мраморной колонны и смеется. В разодранном военном мундире он кажется страшно утомленным, его безумная улыбка не отражается в глазах, но, кажется, мужчина искренне рад его видеть.

– Снова привет, Доктор, – говорит он.

А затем временная линия сдвигается. И Доктор остается один.


В шестом часу утра их обоих разбудил телефонный звонок.

Под воющий аккомпанемент свернувшегося под уютным армейским покрывалом в углу комнаты Честертона Джон едва ли не выпал из кровати и, качаясь, прошлепал по ледяной хижине к телефону.

– Честертон, хватит! – простонала с постели Элизабет. Пес игнорировал ее до тех пор, пока не стих звон.

Новости оказались плохими. Ночью Билл Мэйхью умер при обстоятельствах, пугающе напоминавших таинственные смерти Гудмана и Ходжеса. Сосед по квартире вернулся с поздней смены в городской закусочной и нашел его на полу.


Три загадочные смерти за неделю определенно требовали внимания официальных лиц.

Доктора Маршалла немедленно вызвали на осмотр. Шансы того, что это всего лишь совпадение, рухнули, когда в теле Мэйхью обнаружились все те же необъяснимые повреждения дыхательной системы. Конная полиция начала полноценное расследование, их примеру последовали судмедэксперты. С работников больницы потребовали подробную информацию об истории заболеваний мужчин и о посетителях, навещавших их в палате.

Помимо прочего, из-за подозрений относительно воздействия каких-то токсинов, выпущенных после взрыва и обвала, всех, кто имел отношение к аварии или работал поблизости от шахты, попросили вернуться в больницу на пристальный осмотр и проверку дыхательной системы. Представителей шахтерской компании до белого каления доводили намеки на то, что под землей могут скрываться смертельно опасные вещества, но им также приходилось сотрудничать. В горном деле угроза удушения или отравления в естественных газовых карманах была привычным делом, но все известные причины были отсеяны – ни одна из них не могла убить человека вот так, без предупреждения, четырьмя днями позже.

Проверки заняли большую часть дня, и отрицательные результаты, отсутствие каких бы то ни было нарушений дыхания у всех и каждого вызывали одновременно облегчение и беспокойство. Одно из двух: или в шахте не было никаких естественных веществ, которые спровоцировали смерти, или они уже нашли своих жертв, и теперь выжидали, когда симптомы добьют следующего горняка. Разумеется, все в городе только и говорили о том, что, возможно, кто-то по одному добивает выживших в аварии. На этот вопрос ответов не было.

[Sexy_Thing]

Глава шестая: Сны чрезвычайно важны

«Сны чрезвычайно важны, никогда не
недооценивай их».

Загадочные смерти, да еще и так тесно связанные с аварией на шахте, переполошили весь город, и семейство Форманов исключением не было. Днем Джон вернулся из больницы, и они без особого энтузиазма принялись за привычные воскресные дела. До самого вечера они осторожно избегали темы, занимавшей всеобщее внимание.

После позднего ужина Джон сидел на диване в гостиной, рассеянно бренча на гитаре. Элизабет черкала редакторские заметки на полях черновика романа, над которым работала уже несколько месяцев. В камине тихо подрагивало слабое пламя, отбрасывая мелькающие тени на эту домашнюю сценку.

Гитару Джону неожиданно подарили на прошедший день рождения. Элизабет увидела ее в скромном почтовом каталоге и купила с оптимистической верой в то, что человек, вечно напевающий что-то себе под нос или отбивающий ритм пальцами по крышке стола, имеет в себе потенциал музыканта. (Тут она не ошиблась). Инструмент был не самый лучший: дешевое покрытие на дереве уже начало рассыпаться, гитара часто расстраивалась, но зато была недорогой и, несмотря ни на что, нравилась Джону. Игра на ней помогала успокоить нервы после рабочего дня и давала возможность чем-то занять руки. Через некоторое время он разучил несколько более-менее узнаваемых мелодий – по крайней мере, до такой степени, чтобы жена перестала жалеть об этом подарке.

Впрочем, сейчас он был слишком занят своими мыслями, чтобы играть всерьез. Его слишком озаботила ситуация с шахтерами. Если этих троих убили – он не знал, как именно. Он сам присутствовал при двух смертях и до сих пор был так же озадачен, как все остальные.

Размышляя, Джон рассеянно наигрывал старую песню, его взгляд сам собой остановился на Элизабет. Через несколько минут она подняла голову и заметила, что за ней наблюдают.

– Ты все еще думаешь о них, да? – сказала она, словно прочтя его мысли. – Дай полиции разобраться. Если их и правда кто-то убил, конники скоро его найдут.

Джон опустил взгляд на лежавшую на коленях гитару.

– Знаю, знаю. Но все это какая-то бессмыслица. Такое ощущение, что мы все что-то упускаем, а я обязан был это заметить.

Она отложила бумаги, подошла и присела рядом с ним на диван, согнав с подушек Честертона. Тот улегся у Джона в ногах и с громким вздохом опустил голову на лапы.

– Это не твоя вина, Джон, – напомнила она, коснувшись колена Джона. – Ты сделал все, что от тебя зависело. Ты не мог знать, что случится с этими людьми.

Он отложил гитару, прислонив ее к подлокотнику дивана.

– Я твержу себе то же самое, – ответил он, обняв плечи Элизабет и притянув ее к себе. Со вздохом он посмотрел в пляшущее пламя камина.

– Продолжай, пока сам не поверишь, – тихо велела она, переплетая их пальцы.


– Я сказал, что помогу, если смогу. Но я мало что могу сделать, если не знаю, что именно происходит, – пожаловался он, пока шаткий лифт спускал их в темные глубины заброшенного, судя по всему, завода.

– Мы почти на месте, – ответил его провожатый, полностью проигнорировав просьбу об информации.

С тех пор, как они покинули зону крушения, никто из его спутников не проронил и двух слов. Доктор сжал в кулаке ремень медицинской сумки, стараясь не предполагать худшее.

С самого начала у него были сомнения относительно этой группы – они знали его имя еще до того, как он открыл рот, чтобы представиться. С другой стороны, с недавних пор он обзавелся громкой репутацией. Из-за своей известности ему все труднее становилось различить, кому можно доверять, и он старался воздерживаться от официальных представлений, пока они не становились по-настоящему необходимы. Странствующий Целитель. Надвигающийся Шторм. Единственный Выживший в Бойне Персидиона. Враг Командования Далеков Номер Один. В этой бесконечной войне он заработал множество неофициальных титулов. Его имя порождало или надежду на чудеса, или вполне оправданный страх перед смертью и разрушением, которые следовали за ним по пятам. Хотя сюда он пришел бы все равно: несмотря на все, что он видел и сделал на этой войне, он оставался Доктором и не мог отказать искренней просьбе о помощи.

Лифт загудел, наконец дернулся и остановился. Двери с грохотом открылись, за ними оказалось большое помещение, заполненное темными силуэтами неиспользуемых заводских машин и сотен беженцев. Испуганные, затравленные взгляды провожали пересекавших лагерь людей.

Они остановились у некрепко поставленной палатки. Один из провожатых ненадолго зашел внутрь и вернулся с пожилой женщиной. Она сняла хирургические перчатки и протянула ему руку.

– Вы Доктор? – спросила она, смерив его недоверчивым взглядом, словно ожидала кого-то более представительного.

Он кивнул.

– Может, вы поясните ситуацию. Несчастный случай в лагере? Мои провожатые были не слишком щедры на детали.

– Да, – сказала она, слегка наклонив голову набок и глядя на него с пугающей пристальностью. – Несчастный… случай…

Ее лицо дернулось.

Предчувствуя что-то дурное, Доктор отступил назад. И лишь тогда осознал, насколько тихо стало в этом огромном, гулком зале. Из-под пола доносился слабый, низкий, пульсирующий звук. Доктор слишком хорошо его знал.

– Док-тор, – продолжала женщина, и в глазах ее было заметно смятение, слова с трудом складывались по слогам. – У-нич-то-жить.

Кожа на ее лбу неожиданно разошлась, из из-под плоти и кожи показался глазной стебель далека.

Доктор в ужасе отшатнулся, развернулся, собираясь бежать, но обнаружил, что окружен. Все беженцы – как дети, так и взрослые – были отравлены наногенами далеков, обращены в неживых агентов. Бежать было некуда.

– У-нич-то-жить. У-НИЧ-ТО-ЖИТЬ. УНИЧТОЖИТЬ, – приближаясь, угрожающе скандировали они.

– Джон, Джон! – Кто-то тряхнул его.

– УНИЧТОЖИТЬ! – Руки хватали его со всех сторон.

– Уничтожить! – охнул он, резко сев. Сердце колотилось с бешеной скоростью. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, где он находится.

– Тихо… тихо… Все хорошо. Ты в безопасности. Со мной, – совсем рядом прошептала Элизабет, поглаживая его по волосам.

– Я в порядке, – в конце концов проговорил он, ложась, хотя его все еще немного потряхивало.


– Я подумала: может, сходим на дневной сеанс? В «Полярной звезде» показывают новый фильм с Хамфри Богартом. Было бы неплохо на пару часов отвлечься от всех проблем, – предложила Элизабет за завтраком.

Фильм «Сокровище Сьерра-Мадре» действительно оказался хорошим развлечением, хотя Джон так и не смог избавиться от ощущения, что где-то его уже видел. В этот воскресный день кино, похоже, было очень популярно. Им вообще повезло, что удалось достать билеты: в кинотеатре был аншлаг.

– Знаешь, а я его встречал, – сказал Джон, когда они выходили из кинотеатра. За время показа температура упала, и теперь вокруг них кружились маленькие снежные облачка.

– Кого? – спросила Элизабет, поправляя шарф.

– Богарта. – Он усмехнулся и легкомысленно сдвинул шляпу набок, изображая кинозвезду.

– Неправда, – рассмеялась Элизабет. – Когда это?

– В сентябре 1953 года, – ответил он. – У клуба в Нью-Йорке.

Элизабет смерила его вопросительным взглядом.

Он моргнул.

– В тридцать пятом, извини. – Джон рассмеялся, пытаясь скрыть свою ошибку. – Иначе как-то глупо получается.

– Что ты делал в Нью-Йорке? – с любопытством спросила Элизабет. Отчасти из-за своего ранения, Джон редко заговаривал о прошлом. В 1935-ом ему было всего двадцать лет. Ей трудно было представить себе его таким молодым.

– Плохо помню. Кажется, со мной были друзья. Джейми и… Полли и Бен. – Он нахмурился, что-то в этих воспоминаниях не укладывалось.

– Но ты встретил Хамфри Богарта, – напомнила она, надеясь на пояснения.

– Мы ждали Полли, она забыла внутри шляпу. Он подошел, попросил огня, но никто из нас не курил. Кажется, мы поговорили пару минут – вот и все, – проговорил Джон, припомнив подробности того дня. Кажется, там было еще что-то про затерянный артефакт, тромбон и говорящую рыбу, но, скорее всего, он просто в очередной раз сбился с мысли. – В тот момент я даже не понял, кто это. Дошло только позже, когда я смотрел «Касабланку».

– Нью-Йорк правда такой, как в фильмах? Я всегда хотела на него посмотреть. – В голосе Элизабет звучала тоска. Она давно мечтала попутешествовать, но ничего так и не сложилось.

– Не совсем, – ответил он, припоминая лабиринт небоскребов на Манхэттене. – Когда-нибудь мы туда поедем. Может, проездом, когда соберемся в Лондон.

Однажды Джон обещал показать ей родной город. Когда-нибудь он обязательно найдет способ выполнить это обещание. Если бы рядом была Бет, он сумел бы пережить перенаселенность Лондона или Нью-Йорка.

– Было бы здорово, – отозвалась она, и они в обнимку двинулись к машине.

[Sexy_Thing]

Если у конников и были какие-то зацепки, они не собирались делиться ими с жителями города. За два дня с тех пор, как обнаружили тело Мэйхью, расплодилось множество необоснованных слухов и догадок – но не появилось ни одного официального подтверждения. В понедельник каждый первый пациент в больнице Джона считал обязательным обсудить эту тему, невзирая на свои отношения с покойным – или их отсутствие. В итоге, когда в обед Джон заглянул в книжный магазин, он был изрядно раздражен.

За стойкой, удобно разместившись в привычном кресле с книгой в руке и псом Джона в ногах, дежурил мистер Фрейзер.

– Здравствуйте, сэр. Элизабет наверху или в подсобке?

Не отрываясь от чтения, старик указал себе за спину, на закрытую дверь кабинета. Хотя бы Честертон отметил его присутствие, дружелюбно стукнув хвостом по полу, но так и не поднялся. Джон покачал головой и направился к жене.

Он застал ее за вписыванием сумм в толстый журнал со счетной машинки на столе. Она хмурилась. Меньше всего на свете она любила вести бухгалтерию.

– Проголодалась? – спросил он, протягивая коричневый бумажный пакет, купленный по дороге. В маленьком Йеллоу Форк был всего один гастроном, и время от времени Джон заходил туда за чем-нибудь вкусненьким. Качество их сэндвичей часто варьировалось и зависело от расписания поездов – фокус был в том, чтобы застать день поставки свежего мяса.

– Умираю с голоду. – Она с благодарностью приняла обед и расчистила для них место на столе.

– Как прошло утро? – спросил Джон, кивнув на журнал.

– Как ожидалось. Но я почти закончила. А у тебя?

– В том же роде, – со слабым вздохом ответил он.

Она кивнула и откусила кусок сэндвича.

– За все утро один перерыв – и то, когда зашел Эрни. Он беспокоится за Грэхема Кроссли. Говорит, с самых похорон в пятницу его никто не видел, а вчера днем он должен был прийти на встречу с представителями компании.

– Удивительно, особенно после той сцены, которую он устроил на службе. – Джон вздернул брови.

– Знаю. А теперь из-за Эрни за него волнуюсь и я. – Она прикусила губу.

– Он скоро появится. – Джон пытался быть убедительным, но, учитывая недавние события, трудно было оставаться спокойным.

До конца дня он думал о ссоре между Грэхемом Кроссли и Чарли Биллингсом.


Под ним раскинулся бесконечный океан звезд. Крошечные точки света на бездонном черном холсте. Эта картина должна была быть прекрасной – и, в своем роде, была, – но здесь случилось нечто ужасное.

Три звезды-близнеца, служившие основой солнечной системы, занимавшей этот сектор галактики, были мертвы. Или, вернее, никогда не существовали. Семь миллиардов лет назад далеки уничтожили звездную колыбель, в которой она должна была сформироваться, и предотвратили будущее развитие расы, которая должна была выйти в космос. И все потому, что их технологии могли принести пользу повелителям времени.

Но повелителям времени не было дела до этой системы. И потому они не выделили ресурсов, чтобы восстановить временную линию. Доктор даже не должен был сюда прилетать.

В каком-то смысле, это была проверка. Он ослушался прямого приказа, прибыл в эту необитаемую пустоту, и до сих пор его не заставили вернуться. Если он сумеет исправить эту ошибку без их вмешательства – значит, он действительно вырвался из-под их контроля.

Доктор осторожно коснулся перетягивавшей голову повязки. Рана от взорвавшейся прямо в лицо оболочки далека практически зажила, но оставила неприятный шрам. Впрочем, это была малая цена за свободу.

Джон открыл глаза и уставился на темные линии деревянных стропил под потолком. Элизабет тихо посапывала рядом. Двигаясь как можно тише, он выскользнул из постели, всунул ноги в ботинки, даже не трудясь их зашнуровывать, взял пальто и вышел на улицу.

Полная луна уже уползла за горизонт, освободив место для Млечного пути и мерцающего зелено-красного покрывала северного сияния.

Температура упала ниже нуля, но, даже зная это, Джон не чувствовал холода. Он замер, наблюдая за ночным небом, окончательно потеряв счет времени. Утром Элизабет обнаружила его на диване, все еще в пальто, с Честертоном, свернувшимся рядом.


Через два дня Грэхем Кроссли так и не объявился, и легкое беспокойство жителей Йелоу Форк превратилось в полномасштабную тревогу. Сосед зашел к нему и обнаружил пустой дом, хотя машина по-прежнему стояла на подъездной дорожке. Он словно испарился.

В городе, всегда готовом к гражданским беспорядкам, пропажи одного человека было достаточно для мгновенного распространения слухов и требований немедленных действий. Уже давно ходили разговоры о том, что горнодобывающая компания пытается скрыть какие-то подробности аварии, избавляясь от выживших и тех, кто не верил официальным заявлениям. Но вскоре стало известно, что на этой неделе в Йеллоу Форк пропал не один Кроссли. После полудня понедельника никто не видел Эрни Пикеринга.

Элизабет сходила с ума от беспокойства. Когда Эрни не зашел во вторник утром, она предположила, что он заговорился с посетителем и придет на следующий день, как всегда, с кучей извинений и свежих новостей. Но он не появился и в среду, а парикмахерская оставалась закрытой. Элизабет постучалась в его квартиру на втором этаже, но его не оказалось дома. И машина пропала с привычной парковки за зданием.

Пытаясь отвлечь жену – да и себя самого тоже – от мрачных мыслей, Джон предложил поискать Эрни в небольшом охотничьем домике за западной границей города, где тот иногда оставался. Ему было по пути: в четверг утром неподалеку оттуда его ждал пациент.

Его не отпускало неприятное ощущение, что, если он и найдет там хоть что-нибудь, Элизабет не стоит это видеть.


Снова повалил снег. Толстые мокрые снежинки шлепались на ветровое стекло и таяли. Сворачивая по узкой каменной тропинке, уводившей вглубь леса, Джон сделал себе мысленную заметку быть поосторожнее на ледяной дороге: как только солнце сядет за горным хребтом, снежная слякоть мгновенно затвердеет.

В такой дали от города дороги были куда хуже, а в длинных тенях сплошных гор снег легко набирался и лежал дольше. Джон ехал сквозь полу-тоннель вечнозеленых хвойных стражей, тянувшихся вдоль дороги. Наполовину занесенные снегом указатели, встречавшиеся примерно каждый километр, были его единственным ориентиром. Джону приходилось быть крайне осторожным, чтобы избежать неровностей на извилистой дороге. Заворачивая за крутой угол, он краем глаза уловил темный силуэт другой машины, припаркованной на обочине чуть впереди.

Мигрень ударила без предупреждения. Секунду назад Джон снижал скорость, чтобы остановиться у машины, в следующую его накрыла ослепляющая боль.

Передняя правая шина желтого автомобиля соскользнула в борозду, его занесло набок. В самый неподходящий момент руль вырвало у Джона из рук. Схватив его снова, он повернул слишком сильно, и машину закрутило в противоположном направлении, она врезалась в дерево, накренилась и наконец замерла, лежа на боку. Двигатель заглох, и в морозном воздухе громко затрещал остывающий металл.


Лес был серым и недружелюбным. Темные голые сучья отделялись от окружавших его бесформенных теней, скручивались, словно кривые когти, и исчезали в дымке. В плотном тумане невозможно было различить ничего, кроме ближайших деревьев, он блокировал звуки, создавая иллюзию полного одиночества. Он ничего не слышал за биением собственных сердец и рваным дыханием, но точно знал, что его преследуют.

– Покажись! – крикнул он, устав бежать от невидимого врага, словно загнанный заяц. – Хочешь меня убить – убей. Мне надоели эти детские игры!

Тишина.

Тяжело дыша, он медленно повернулся на месте. Несмотря на прохладу, на лбу его выступил пот. Лес вокруг был пугающе неподвижным, ничто здесь не шевелилось, даже воздух.

Это началось незаметно, он даже сначала не понял. В стороне едва различимо просветлел туман, образуя бесформенную фигуру, едва видимую за деревьями. Доктор повернулся к ней, гордо расправив плечи.

Существо не заговорило – не в привычном ему смесле, – но он чувствовал легкое изменение в атмосфере, согласованное со слабым мерцанием бесформенного силуэта. Мимо него промчалась какая-то невидимая волна, в ушах зашумело, запульсировала головная боль. Едва заметное свечение не приблизилось, они продолжали смотреть друг на друга.

Доктор почувствовал что-то влажное на верхней губе, механически поднял руку, чтобы вытереть ее. Его внимание привлек острый металлический запах, он опустил взгляд и увидел на своих пальцах кровь.

– Вот оно как? – спросил он низким, угрожающе спокойным голосом. Он был испуган, но не собирался это показывать. Не сейчас.

Ему ответили новой волной, куда более сильной, чем первая, и она едва не заставила его упасть на колени. Он вскрикнул от боли, но удержался на ногах. В этот раз он почувствовал телепатическое вмешательство, но его разум был способен отразить его.

– Не так просто, как с другими, а? – тяжело дыша, спросил он, вновь взглянув на противника.

Но пространство между деревьями оказалось пустым.

Доктор развернулся, осматривая поляну в поисках следов существа. Но увидел лишь темноту. Он замер, задержав дыхание и прислушиваясь, сумка стукнула его по бедру.

Сначала поднялись тонкие волоски у него на шее, а затем острая, горячая боль пронзила голову. Доктор рухнул на землю.

[Sexy_Thing]

Джон очнулся лицом вниз в сугробе, в нескольких метрах от машины, лежавшей на боку на насыпи вдоль дороги. Он осторожно встал на ноги, стряхнул с одежды снег. Голова болела, и, поднявшись, он ощутил головокружение и тошноту – на минуту или две пришлось замереть, неудобно согнувшись, пока ощущение не схлынуло. Дышать было больно, но не настолько, чтобы начать беспокоиться о ребрах. Джон с трудом подошел к машине.

Ветровое стекло треснуло, но не разбилось – значит, его не выбросило при ударе. Но он не помнил, как выбрался. Радиатор принял на себя весь удар, из него медленно сочился охладитель, но в остальном машина, кажется, не пострадала. Мост тоже был цел, значит, она еще могла ехать, но, чтобы поставить ее на колеса, ему понадобится помощь.

Это было проблемно. Он стоял один на редко используемой лесной служебной дороге, и снег, еще недавно таявший, начал замерзать. Только Элизабет знала, куда он поехал. Если он не вернется вовремя, она, конечно, отправит поисковый отряд, но найдут они его только через несколько часов.

Вот только был ли он один? Джон был уверен, что перед аварией видел на обочине другую машину. Он огляделся и тут же обнаружил увиденный им раньше черный седан. Джон двинулся к нему, крича и размахивая руками.

– Эй? Есть там кто-нибудь? Я попал в аварию, – крикнул он. Падающий снег поглотил его голос.

Когда он добрался до черной машины, она оказалась пуста, ключ оставался в зажигании. Впрочем, простояла она недолго – прикоснувшись к капоту, Джон почувствовал легкое тепло.

– Эй?

Ничего.

Засыпанные следы у черного автомобиля говорили о том, что здесь была вторая машина. Наверное, что-то сломалось, и водитель поймал попутку, чтобы вернуться в город и нанять эвакуатор. Из любопытства Джон залез внутрь и повернул ключ. К его удивлению, двигатель с ревом ожил. Джон взглянул через зеркало назад, на свою многострадальную машину, и его осенило. В багажнике, как раз на случай таких неприятностей, он держал цепь.

Стараясь быть поосторожнее с черной машиной, Джон сдвинул рычаг на задний ход и подогнал ее на два метра к своему автомобилю, поставил на ручник и вышел, чтобы закрепить цепь. После короткого расчета и неловкого, тяжелого труда ему все же удалось с помощью чужой машины выправить свой побитый форд и вытащить его из ямы.

Он вернул черный седан на место и открыл бардачок в надежде найти листок бумаги, чтобы написать благодарность своему неожиданному спасителю. Металлическая дверца поначалу застряла, а, открывшись, выплюнула на пол пачку документов. Джон наклонился, чтобы поднять их, увидел имя на правах – и сердце его едва не остановилось.

Эрнест Т. Пикеринг.


Глава седьмая: Безумен в той или иной степени

«Любой, кто представляет хоть какой-нибудь
интерес, безумен в той или иной степени».

Залив антифриз из запасной канистры, хранившейся в багажнике, с величайшей осторожностью – под страхом перегрева ему дважды приходилось останавливаться и охлаждать двигатель – Джону все же удалось доковылять до города. Первым делом он отправился в полицию. Труда немного – их маленький участок одним из первых встречал въезжающих в Йеллоу Форк с этой стороны – да и на поиски оставалось не так много времени, солнце начинало заходить. Чем скорее он поставит нужных людей в известность, тем лучше.

Дежуривший за стойкой регистрации капрал Бриггс крайне заинтересовался сообщением Джона, позволил ему позвонить жене с рабочего телефона и сразу же отправился доложиться сержанту. Джон попросил Элизабет прийти к автомеханику, рассказал, что попал в небольшую аварию на занесенной снегом дороге. Новость о машине ее друга, брошенной на обочине, могла подождать до личной встречи.

Когда он подъехал к крошечному двору мастерской «Авторемонт и замена шин», двойные гаражные двери оказались распахнуты, оба отсека ярко освещены и заняты чужими машинами, но, похоже, никакой очереди не было. Элизабет уже ждала его, прислонившись к переднему крылу древнего коричневого автомобиля, крепко обняв себя за плечи, со снежинками, налипшими на волосах и плечах. Как только Джон вышел из машины, она обняла его и принялась ощупывать на предмет ранений.

Когда ее руки коснулись все еще болевших ребер, он, изо всех сил стараясь не морщиться, поднял руки, предупреждая дальнейшее исследование.

– Я в порядке. Просто пара ушибов и царапин. Старушке Бесси досталось куда больше, – сказал он, кивнув на помятый передок их машины.

– Вижу. Что случилось? – спросила Элизабет.

– Потерял управление на служебной дороге за поворотом к озеру Фейри. Пытался выправиться, но машину закрутило, в итоге врезался в дерево. – Он покачал головой, и резкая боль мгновенно заставила его пожалеть об этом.

Боль, должно быть, отразилась у него на лице, потому что Элизабет бросила на него очередной обеспокоенный взгляд.

– Ты точно в порядке? – спросила она.

– Просто голова болит, – заверил он ее, на мгновение зажмурился, затем продолжил: – Могло быть и хуже. Было довольно трудно вернуть машину на дорогу, но, по крайней мере, мне удалось вернуться в город.

Джон уже начал с осторожностью подбирать слова, чтобы лишний раз не волновать ее, а ведь он еще даже не дошел до самой неприятной части своей истории. Он коснулся ее руки, собираясь с мужеством перед предстоявшим тяжелым разговором.

– Слушай, Бет, я должен тебе что-то сказать…

Его прервало появление грузного мужчины в перепачканном маслом комбинезоне с именем «Франклин», вышитым на нагрудном кармане. Джону пришлось на время отвлечься, договориться о ремонте. Они оставили Бесси на попечение механика и ушли с обещанием, что машину они получат самое позднее к пятнице.

Разобравшись с насущным делом, Элизабет и Джон забрались в старый паккард ее отца и двинулись к магазину. До дома оставалось меньше двух километров, и Джон решил, что сообщение об Эрни может подождать, но Элизабет заговорила раньше.

– Ты что-то хотел мне сказать? – спросила она, заводя машину и выворачивая на пустую дорогу.

– А, да, хотел. – Джон помедлил, отчаянно мечтая о менее тревожном способе подать такие новости. Некоторое время он молчал, позволив жене сосредоточиться на дороге, затем все же прокашлялся и продолжил, словно ныряя в омут головой вниз: – Пока был там, я нашел машину Эрни.

– Правда? – Старый автомобиль резко фыркнул и остановился. Все ее внимание было сосредоточено на Джоне. – Где? Почему ты сразу не сказал? Эрни в порядке?

– Не знаю, его я не видел. Машина оказалась припаркована неподалеку от того места, где я перевернулся. Хотя, судя по всему, она недолго там простояла. Я все рассказал полиции – они обыщут лес, – ответил он.

Элизабет прикусила губу, помолчала несколько секунд, пытаясь побороть панику, которую вселяли эти слова.

– Ты не доехал до охотничьего домика, да? – В ее голосе сочилась надежда. Она снова завела машину, сжимая руль побелевшими пальцами.

– Нет. Вполне возможно, он мог дойти туда пешком, при определенной решимости. – Вряд ли, но возможно, подумал, но не сказал он. – Я огляделся, конечно, но не мог надолго задерживаться, иначе и сам застрял бы там. Не знал точно, как далеко проеду на побитой машине.

Элизабет нервно вздохнула, взяла себя в руки.

– Может, это просто дурацкое недопонимание. Его найдут в хижине, он будет несказанно удивлен, что все так переполошились, ведь он вроде бы оставил записку. Нет никаких причин думать, что с ним случилось что-нибудь плохое, – проговорила она.

Она остановила машину у сарая возле книжного магазина, где обычно стоял паккард, и замерла, слепо глядя на стрелки приборной панели. На темных ресницах застыли слезинки.

– Я уверен, мы скоро все узнаем, – оптимистически заметил Джон, надеясь, что окажется прав.


Ранним утром в пятницу зазвонил телефон, и Элизабет взяла трубку.

Они так и не решились возвращаться в хижину по обледеневшей дороге на почти двадцатилетней развалине и провели ночь в гостевой комнате в квартире отца. Джон все еще одевался, но Элизабет так беспокоилась о пропавшем друге, что ходила из угла в угол уже добрых полчаса.

Джон последовал за ней в гостиную и наблюдал. Она проговорила несколько слов, затем резко села, от лица ее неожиданно отлила краска. Мерзкий комок страха стянул желудок Джона.

– Да, спасибо, – деревянным голосом проговорила Элизабет в трубку, осторожно положила ее на рычаг и тут же разрыдалась.

Подлетев к ней, Джон стиснул ее в объятиях, плечо мгновенно намокло от слез.

– Я здесь, любимая. Мне так жаль, – прошептал он, касаясь губами ее волос. Ему не нужно было спрашивать, он уже знал, что случилось.

Эрни Пикеринг был мертв.

[Sexy_Thing]

Вести о новой трагедии разнеслись быстро. Смерть Эрни оказалась тяжелейшим ударом для маленького сообщества, и не только потому, что его любили почти все в городе. До сих пор погибали лишь пострадавшие в аварии горняки, а, значит, оставался хоть какой-то шанс, что смерть спровоцировала травма. Эрни Пикеринг работал в парикмахерской на главной улице. Он ни разу в жизни не бывал в шахте.

Конная полиция привезла его тело тем же утром, на рассвете, и немедленно отправила к доктору Маршаллу на вскрытие. Его нашли меньше чем в километре от брошенной машины. Если бы Джон не разбился в этом месте, если бы не валило столько снега, он бы его увидел.

После этой находки с удвоенным рвением возобновились поиски Грэхема Кроссли.

После той морозной ночи непостоянная весенняя погода вновь переменилась, небо расчистилось, подул теплый ветер, начал таять снег. Констебль Перри нашел оттаявшее тело Кроссли на заднем дворе его собственного дома, под деревьями, наполовину погребенное под снегом. Он был мертв, скорее всего, уже несколько дней.

Пять смертей после взрыва на шахте, две из которых не имели прямого отношения к аварии, – улики начинали указывать на куда более пугающие выводы. В Йеллоу Форк скрывался убийца.


Джон отпросился с работы, чтобы побыть с Элизабет. Доктор Юджин не особо протестовал, даже если это и означало, что он останется единственным действующим врачом в больнице, поскольку доктор Маршалл был занят сразу двумя вскрытиями. Половина пациентов отменили свои посещения – все слишком боялись выйти из дома, пока убийца оставался на свободе.

После смертей Пикеринга и Кроссли каждый человек в Йеллоу Форк чувствовал себя жителем осажденного города. Центральные улицы были тихими и пугающе пустынными. Не решившись открывать магазин для несуществующих посетителей, Джон и мистер Фрейзер почти весь день пили чай и изо всех сил старались вести спокойные, приятные разговоры, чтобы как-то поддержать Элизабет.

Утром она проплакала почти час, затем вытерла лицо и с невиданной агрессией принялась за уборку. Примерно каждые полчаса она вдруг останавливалась, выглядя так, словно собиралась вот-вот вновь удариться в слезы, а затем с двойным усердием возобновляла свое занятие. Очень скоро Джон оставил попытки успокоить ее и, решив вместо этого сделать что-нибудь полезное, принялся вытирать пыль и поправлять таблички на верхних полках в магазине.

Когда позвонили из мастерской и сообщили, что замена радиатора закончена, Джон отправился за машиной пешком. Он мог попросить Элизабет отвезти его на паккарде, но ему остро требовалось подышать свежим воздухом, размять ноги и поразмышлять.

Он прицепил поводок к ошейнику Честертона и вышел. Переняв всеобщее напряженное настроение, Чес весь день беспокойно шнырял от одного члена своей человеческой семьи к другому. Он был рад возможности прогуляться, почти всю дорогу тянул и дергал поводок и останавливался обнюхать каждую мелочь, которая попадалась им на пути.

Джон не знал Эрни так, как знала его жена, но тот определенно ему нравился. Эрни нравился всем, кто был с ним знаком. Это был человек того самого привлекательного характера, который просто не мог не вызывать ответного дружелюбия. Сама мысль, что кто-то захотел убить Эрни Пикеринга, была смехотворной.

Мистер Кроссли – вот это Джон мог почти понять. Этот чрезмерно горячий представитель профсоюза завел врагов ничуть не меньше, чем друзей, и его агрессивные, нередко доводившие до насилия способы защиты прав рабочих были общеизвестны. Убийство Кроссли могло бы добавить уверенности в вовлеченность горнодобывающей компании, но разве не было бы глупо с их стороны привлекать еще больше внимания к аварии? Кроссли и Эрни тесно дружили, и это была единственная связь между их смертями, которая приходила Джону на ум. Если не это – то что? Может, Эрни услышал что-то, не предназначенное для его ушей? Остановятся ли на этом убийства?

Джона терзало подозрение, что все эти смерти могут не иметь вообще никакого отношения к горнодобывающей компании или аварии на шахте. Ему не удалось предотвратить первые три из них, и он не знал, что ему делать, чтобы защитить Элизабет от убийцы, которого никто не видел. Это не болезнь, которую он мог бы вылечить, не злодей, которого он мог бы побороть. Бет уже ранила смерть друга. Джон не вынес бы, если бы она сама пострадала. Мысль о том, чтобы потерять ее, пугала его больше всего. Он на ходу нервно вертел на пальце обручальное кольцо.

В равной степени он старался подавить беспокойство о собственном здоровье. Мигрени явно становились все хуже – по меньшей мере, все чаще. Его и раньше мучила головная боль, но никогда с такой частотой – а теперь после каждого приступа пропадали целые фрагменты воспоминаний. С ним наверняка творится что-то серьезное. То, что в последний раз и он, и машина отделались лишь поверхностными ушибами, было чистой воды удачей. С тем же успехом, если бы приступ случился на более опасном участке дороги, он мог погибнуть.


– Это не сработает, – сказала она, не отрывая взгляда от экрана. – Их сенсорная сеть заметит наше присутствие задолго до приземления.

– И когда это нас останавливало? – неожиданно воинственно возразил он.

Она наконец подняла голову, ее глаза были темны и серьезны.

– Они уже стерли половину нашего флота в этом секторе.

– Знаю. Но меня им не стереть, – угрожающе тихо сказал он. – Уж точно не без ущерба для их собственного существования.

– Они могут попробовать. – На мгновение лицо Романы изменилось, словно она хотела добавить что-то еще, но сдержалась.

– Ну, в таком случае, все закончится довольно быстро, правда?


В субботу вечером в салуне «Аякс» состоялось собрание профсоюза. Большинством голосов было решено официально объявить, что, если компания не отреагирует на вопросы безопасности в шахте, включая удовлетворительный ответ на слухи о ее связи с пятью произошедшими после аварии смертями, через семьдесят два часа начнется забастовка.

Сразу же после этого объявления Горнодобывающая Корпорация Рэдферна обратилась к районную трудовую инспекцию с требованием признать забастовку незаконной.

Чувствуя, что ситуация готова выйти из-под контроля, Рэй Ирлинг, мэр Йеллоу Форк, попытался вмешаться и, в надежде предотвратить забастовку, предложил наблюдать за переговорами, но страсти разгорались слишком быстро, и погасить их было уже не так просто. В баре и по телефонным линиям произошло несколько крайне раздраженных споров, но вмешательства и разбирательства правительственных властей предстояло ждать до начала следующей недели.


В воскресенье днем Джон должен был вернуться на работу. Он отправился в больницу пораньше, чтобы перед началом поговорить с доктором Юджином о своем состоянии.

– Я бы не просил, если бы это не было важно, Алан. Если я не сумею контролировать эту боль, боюсь, я могу представлять опасность для себя и окружающих.

Доктор Юджин кивнул и жестом предложил ему присесть на стол для осмотра.

– У тебя были трудности с моторикой? Головокружение, немота, покалывание? – спросил он.

Джон покачал головой.

– Ничего похожего. При начале приступа бывает помутнение зрения и световая аура, но это обычное дело для мигрени. Зато изменилась частота и сила.

– И давно все так плохо? – спросил доктор Юждин, светя фонариком ему в глаза.

Джон подсчитал количество дней.

– Около двух недель – кстати, началось в ночь после взрыва. С тех пор было четыре приступа. Почти каждые пару дней, как по часам. Обычно такое происходило раз в сто лет, да еще и с заметным предупреждением.

Еще не договорив, он вдруг осознал, что каждый из последних приступов приблизительно совпадал с одной из таинственных смертей. В четырех случаях из пяти его многострадальная голова предсказывала убийство. Это было чертовски страшно. Он почувствовал, как собственное сердце колотится в грудной клетке.

– Для начала, я бы хотел сделать пару рентгеновских снимков, чтобы исключить кое-какие диагнозы, – между тем говорил доктор Юджин. – Возможно, это просто реакция на атмосферное давление, переутомление, недостаток сна. Последние две недели тяжело дались нам всем.

Джон кивнул и последовал за ним в коридор, а оттуда – в соседнюю комнату. Он послушно сел перед излучателем, пока доктор Юджин подготавливал пустые картриджи. Когда все было готово, он аккуратно поместил голову в рамке, и несколько минут был вынужден не шевелиться, пока производились снимки.

От всего этого процесса сердцебиение еще больше усилилось. Джону была непривычная роль пациента. Алан обращался с ним с тем тактом и профессионализмом, которых можно ожидать от коллеги и друга, но вся ситуация заставляла его чувствовать себя некомфортно и до странного беспокойно. Не дай бог оказалось бы, что у него какие-то серьезные проблемы. Впрочем, результатов придется ждать целый день – для проявки рентгеновских снимков у больницы был заключен контракт с местной фотостудией, а его случай никак нельзя было назвать срочным.

Позже, поговорив с доктором Юджином, Джон убедился, что Кроссли и Пикеринг умерли при тех же пугающих симптомах, что и в случае троих горняков. Результаты лабораторных исследований первых двух смертей оказались отрицательными на любые известные виды токсинов, но это значило лишь, что это могло быть что-то новое, на что они еще не проверяли.

[Sexy_Thing]

По выходным в больнице работали в основном только с экстренными случаями, поэтому по большей части сотрудники в эти дни обращались к другим делам – например, к бумажной работе. Большую часть дня Джон перечитывал результаты лабораторных исследований, присланных по почте вместе с анализом крови по вскрытиям. Задача была не слишком сложная, но занимала много времени. По крайней мере, она позволяла отвлечься от мыслей об убийствах и гнетущих переживаний.

Когда он уже почти добрался до конца стопки, зазвонил телефон. Джон устало поднял трубку.

Звонила миссис Эбигейл Вон, местная жительница, с которой Джон был немного знаком. И она, и ее муж работали в лесоводстве. Она спросила, не мог бы он или доктор Юджин навестить ее, рассказала, что оступилась при перевозке дров и, кажется, сломала лодыжку. Ее муж должен был вернуться домой только утром, а вести машину самостоятельно она вряд ли была в силах. Джон ответил, что немедленно приедет.

Обменявшись парой слов с дежурным оператором и предупредив, где его можно будет найти, если в его отсутствие поступит еще один экстренный вызов, Джон сложил в сумку медикаментов про запас и сел в машину.

Воны жили на кордоне, больше чем на полпути к вершине горного хребта, разделявшего озера Фэйри – на юге, и Рэдферн – на севере. Из-за размещения дорога к хижине была довольно опасной, зато вид, открывавшийся с крыльца, обрамлявшего все четыре стены дома, впечатлял и служил замечательной точкой для наблюдения за окрестностями.

Когда узкая земляная дорога стала настолько крутой, что о безопасном проезде можно было даже не мечтать, Джон оставил машину на широкой поляне у границы леса и продолжил путь пешком. На этой неделе он уже попал в одну аварию – во второй раз рисковать не хотелось.

Сбитая дорожка, ведшая напрямую к кордону, змеилась вверх, к вершине горы. Стараясь как можно осторожнее ступать по каменистому склону, Джон живо представлял себе, как легко здесь можно было оступиться, даже такому опытному альпинисту, как миссис Вон. К счастью, солнце тепло светило в спину. В плохую погоду такой подъем был бы вовсе невозможен. Джон очень надеялся, что состояние лодыжки миссис Вон не потребует провожать ее вниз и отправлять на лечение в больницу.

Он изрядно взмок и тяжело дышал, когда наконец достиг одинокого аванпоста. Только тогда Джон позволил себе остановиться и оглядеться. Перед ним раскинулась вся долина и далекий город Йеллоу Форк. Обернувшись, он мог бы увидеть оба озера, два неподвижных зеркала, в послеполуденном солнечном свете отражавших голубое небо и рваные вершины гор. Позади стояла небольшая бревенчатая хижина с красной крышей, длинным крыльцом, выстроенная на опорном каркасе, поднимавшем все здание еще выше над землей.

Джон поднялся по ступенькам крыльца и постучал в лакированную деревянную дверь. В ответ раздался доброжелательный хриплый женский голос:

– Входите, пожалуйста!

Его пациентка сидела у прибранного очага, на застеленном пледом складном стуле, положив ногу на табурет. Это была крепко сбитая женщина пятидесяти лет, в синей фланелевой куртке и темных штанах цвета хаки. Ее длинные черные волосы были затянуты у самой шеи в тугой пучок. Она встретила Джона болезненной улыбкой.

– Доктор Форман. Как я рада, что вы приехали. Сюда так непросто забраться, уж я-то знаю.

– Ничего, миссис Вон, меня не испугать дальней поездкой. Давайте взглянем на вашу лодыжку?

Джон нашел второй стул, пододвинул его поближе и сел, чтобы получше рассмотреть повреждения.

Пока он осторожно щупал протянутую ногу, миссис Вон наклонилась, наблюдая за ним с живейшим интересом. Ушиб казался сильным, но припухлости почти не было. Женщина ни разу не вздрогнула, ни разу не вскрикнула, пока он занимался суставом. Исходя только из одного отсутствия реакции, он мог сделать вывод, что кость даже не треснула.

– Можете надавить на ладонь? – спросил он, положив руку на пятку. Она повиновалась беспрекословно. – Хорошо.

Джон слегка нахмурился. Он поднял голову и уловил ее пристальный взгляд. По хребту вдруг пробежал холодок – он заметил хорошо знакомое сияние вокруг голой электрической лампочки, свисавшей с потолка. Только не снова.

– Ну, миссис Вон, у меня хорошие новости – думаю, перелома нет, – торопливо проговорил он, пытаясь скрыть беспокойство. – Дайте ноге отдых, пару дней постарайтесь не опираться на нее, и очень скоро все вернется в норму.

Он улыбнулся, и острая боль иглой вонзилась под правый глаз. Его улыбка слегка поблекла.

– Если хотите, могу дать обезболивающего, – продолжил он, резко поднявшись на слегка нетвердых ногах. Миссис Вон потянулась к его руке, но он уже поспешно отодвинулся прочь.

– Вы в порядке, доктор Форман? – с беспокойством спросила она, пока он копался в сумке в поисках таблеток.

– Да, прекрасно, как никогда, – соврал он сквозь сжатые зубы. С каждой секундой пульсация в голове становилась все сильнее.

Наконец, пальцы нащупали нужную баночку, он выхватил ее, вытряхнул с дюжину таблеток на ладонь и ссыпал большинство в небольшой конверт из вощеной бумаги. На мгновение повернувшись к пациентке спиной, он тайком проглотил оставшиеся две. Затем положил конверт на освобожденный стул.

– Принимайте по необходимости, но постарайтесь не пить больше одной таблетки за шесть часов, – велел он и, торопливо подобрав шляпу и сумку, собрался уйти.

– Уже уходите? – встревоженно спросила миссис Вон.

– Да, простите, я только что вспомнил: я обещал сегодня обязательно зайти еще к одному пациенту, а уже почти пять часов. – Шляпу надел, сумку взял, притворись, что все нормально, еще на долю секунды. Дыши, – твердил он себе.

– Но вы же только приехали, – запротестовала она и собралась было подняться.

Джон поспешно отступил к двери.

– Очень сожалею. Нужно бежать. Правда. Не перетруждайте ногу и заходите на осмотр на следующей неделе.

Он почти кубарем вылетел на улицу и едва ли не бегом ринулся прочь. Только благодаря чудесной удаче он умудрился спуститься по тропе и добраться до машины, не потеряв сознания и не свернув шею. Несколько минут он просидел в седане, сжав голову между ладонями, пока боль немного не отступила, и он не смог ехать. В сумеречном свете он медленно двинулся назад, в город.

Только когда он наконец остановился у больницы, его осенила холодящая кровь мысль: каждый раз, когда его мучила мигрень, кто-нибудь умирал.


– Доктор, пригнись! – крикнула она, отталкивая его прочь.

Взамен, выстрел ударил ее. В этот миг Доктор увидел ее лицо. Увидел, как глаза ее расширись от неожиданности, как по телу ее побежали, словно трещины по коже, нитки света, разгораясь все ярче, пока оно не стало похоже на взрывающуюся сверхновую. А затем, в одно мгновение, она исчезла.

У Доктора не было времени осознать ее смерть – это случилось слишком быстро, и, если он не поторопится, он может быть следующим. И тогда он сделал то единственное, что мог, учитывая обстоятельства. Он побежал.

Женщина в его сне была другом, подумал Джон. Но он помнил только, как в тот момент ее глаза глядели куда-то сквозь него. Он даже не знал ее имени. Он смотрел на раскрытый дневник и гадал, была ли она настоящей.

В другом конце комнаты Элизабет, погруженная в собственные беспокойные сны, беспокойно ворочалась под одеялом.

Только спустя несколько часов он смог снова уснуть.


В понедельник утром, пока он готовился к началу приема, в дверь его кабинета постучали. Он пригласил стучавшего войти, ожидая увидеть одну из медсестер. Дверь открылась, и за ней оказался доктор Юджин в сопровождении двух затянутых в форму констеблей. Джону редко доводилось видеть своего коллегу таким мрачным.

– Доктор Форман, эти господа желают поговорить с вами. Миссис Вон только что нашли мертвой.

Два часа спустя Джон сидел в крошечной, плохо освещенной комнате в полицейском участке и уже в четвертый раз повторял сержанту, слушавшему его с каменным выражением лица, и сопровождавшему его констеблю подробный пересказ своего визита к миссис Вон и о своем точном местопребывании весь остаток того вечера. Неожиданно их прервало появление второго констебля. Незнакомый мужчина в форме сделал сержанту знак следовать за ним, и они вместе вышли из комнаты.

Джон бросил взгляд на оставшегося конника.

– Мне продолжать, или подождем их?

Констебль Фонтейн казался смущенным. Он оправил полы красного пиджака.

– Подождите, пожалуйста, – сказал он с акцентом, выдававшим франкоязычное воспитание.

Через несколько минут сержант вернулся с пустой папкой в руках и сел за стол напротив Джона. Его поведение разительным образом изменилось. Теперь он казался внимательнее, словно чего-то ожидал.

– Пару дней назад мы отправили запрос британским властям. Простая формальность, сами понимаете. Вы говорили, что во время войны служили в медицинском подразделении в чине капитана. Но, похоже, в британской армии никогда о вас не слышали, доктор Форман. Потрудитесь объяснить? – тон сержанта Браннока был обманчиво спокоен.

– Что? Нет, это какая-то ошибка. У меня дома лежат документы по демобилизации, если нужно, я могу это доказать. – В данный момент его военное прошлое никак не относилось к делу, но тот факт, что его изучали, словно подозреваемого, заставил Джона похолодеть. Что еще хуже, типичная бюрократическая некомпетентность армейских архивов заставила их думать, будто ему есть что скрывать. – Какая тут связь со смертью миссис Вон?

Седоволосый полицейский не ответил.

[Sexy_Thing]

– В ночи смерти мистера Гудмана и мистера Ходжеса вы были единственным дежурным врачом в больнице, это так?

И снова страх.

– Как вам хорошо известно.

– Вы ничего не хотите рассказать нам о событиях тех ночей, доктор Форман?

– Я уже сказал все, что знаю, – ответил Джон, встретившись с ним взглядом. В горле пересохло.

– Что насчет ночи одиннадцатого марта? Где вы были тогда?

– Это позапрошлая пятница? Днем я ходил на погребальную службу, затем провел ночь дома, с женой.

– Вы больше никуда не ходили в тот вечер? – надавил конник.

Джон тщетно попытался сглотнуть.

– Я был дома всю ночь, – повторил он.

– Вы не посещали после службы миссис Эдну Мосли?

– Простите. Да, возможно. Это моя постоянная пациентка. – Джон отчаянно старался скрыть свое волнение, но по опыту знал, как редко ему это удается.

– Билл Мэйхью жил поблизости от дома миссис Мосли, – продолжил полицейский. – Вы заглядывали к нему тем вечером?

И снова вопрос прозвучал так легко и небрежно.

– Нет. Я собирался, но почувствовал себя дурно и вернулся домой. – Это была истинная правда, даже если он и обошел настоящую причину своей болезни.

– А четырнадцатого марта?

– Дома. С женой. Весь вечер.

– Вы уверены?

– Абсолютно. – Джон скрестил руки.

– В тот четверг, это же вы сообщили о местонахождении машины мистера Пикеринга?

– Да, разумеется. Вы же там были, – раздраженно отрезал Джон.

Браннок поднял руку в умиротворяющем жесте.

– Я просто пытаюсь восстановить все события, для отчета. – Он кивнул молодому констеблю, притаившемуся в углу и делавшему пометки в блокноте.

– Как вы можете даже предполагать, что я имею хоть какое-то отношение к этим смертям? Эрни Пикеринг был близким другом моей жены, четверо других – моими пациентами. Я дал клятву спасать жизни, а не отнимать их. – Гнев в его голосе уже невозможно было скрыть.

– Я ничего не предполагаю, мистер Форман. Я просто задаю вопросы. – Сержант сложил руки на груди и откинулся на спинку стула.

– Доктор, – сквозь зубы поправил полицейского Джон.

Браннок приподнял бровь, но не ответил. Джон понял, что оговорка была сделана специально, чтобы уязвить его и спровоцировать на ответ. А он, как дурак, заглотил наживку. Он бросил гневный взгляд через стол.

– Расскажите еще раз, когда вы в последний раз видели миссис Вон? – Допрос вновь вернулся к последней жертве. Джон сжал челюсть и ответил как можно спокойнее.

Последующие четыре часа они снова и снова повторяли все по кругу, пока Джон не начал сомневаться в собственных воспоминаниях.

Он, конечно, не мог винить конников в том, что они так сконцентрировались на нем. Умерло уже шесть людей, сообщество обуяла паника. Джон единственный имел какую-то связь со всеми шестью жертвами и, благодаря своему медицинскому образованию, представлял куда больше интереса в качестве подозреваемого, особенно учитывая, что никто до сих пор так и не понял, как именно они были убиты. Что еще хуже, из-за своей мигрени и потери довольно продолжительных фрагментов воспоминаний он и сам не мог точно определить, где находился во время пяти из шести убийств.

Что, если эти два события были связаны? Мог ли он каким-то образом спровоцировать гибель людей, сам этого не осознавая? Это была безумная мысль, такое могло случиться лишь в самом ужасном кошмаре. И все же…

Несмотря на их настойчивость во время допроса, у полиции не было никаких улик, связывающих Джона с убийствами, и, в конце концов, им пришлось его отпустить.

Элизабет забрала его от участка и довезла его домой. Как только конники увезли Джона на допрос, ей позвонил доктор Юджин. Она забрала машину и последующие семь часов до хрипоты спорила с капралом Бриггсом в приемной, требуя, чтобы ей позволили немедленно увидеться с мужем. Джон еще никогда не видел ее такой разъяренной. Она едва ли не плевалась от гнева.

– Нет может быть предположения нелепее, тупее и возмутительнее, – бушевала она. – После всего, что ты сделал, чтобы сохранить здоровье этого города, как они смели вытащить тебя в участок, да еще и продержать несколько часов? Они впустую тратят драгоценное время, которое вполне можно было бы употребить на поиски убийцы!

Джон молча сидел на пассажирском сиденье. Он был занят собственными мыслями.

Элизабет остановила машину у бордюра возле книжного магазина и дернула ручной тормоз.

– Я сейчас вернусь. Нужно проведать папу. Не уходи, – сказала она, стиснув его руку.

Джон кивнул и замер в ожидании, чувствуя себя невероятно безразличным к тому, что с ним творилось.

День был прекрасным, солнечным и теплым. Все вокруг зеленело и сверкало, лишь изредка на землю ложилась тень от пушистых облаков, наплывавших с запада, из-за величественных горных хребтов. Как это не вязалось с разразившейся внизу бойней.

А ведь это она и была, – понял вдруг Джон. Бойня. Население Йеллоу Форк систематически вырезали, одного за другим. Если некто, или нечто, затеявшее эти убийства, не будет остановлено, в конце концов в долине не останется ни одной живой души. И Джон, не понимая, как или почему, оказался в самом центре этой катастрофы.

Элизабет вскоре вернулась с Честертоном. Джон потянулся открыть ей пассажирскую дверь, сам пересел на водительское сиденье. Пока эти двое усаживались в машину, он нервно барабанил пальцами по рулю.

Какая-то часть него хотела велеть ей остаться в городе, держаться от него как можно дальше, пока они не убедятся, что он не опасен. Другая часть не могла вынести и мысли о том, чтобы снова отдалиться от нее. Никогда, ни за какие сокровища мира Джон намеренно не причинил бы ей вред, и, если понадобится, он готов была защищать ее ценой собственной жизни – но все было не так просто.

Что, если виновником был какой-то до сих пор не известный патоген, изнутри блокировавший легкие людей? Джон мог быть невольным носителем, или даже просто неудачливым зрителем происходящего. Может, мигрень означала, что очень скоро и он сам станет жертвой этой смертоносной чумы. Или, может, он окончательно сошел с ума.

Ответа Джон не знал, и это его пугало.


Глава восьмая: Чудовищные творения

«Есть уголки Вселенной, породившие самые чудовищные творения на свете. Творения, которые идут против всех наших убеждений. С ними нужно бороться».

Сменив водительское место на пассажирское, Элизабет, тем не менее, не закончила выражать свои чувства по поводу великой несправедливости, которой подвергли ее мужа. Через некоторое время ее водопад жалоб все же иссяк, и в машине повисло взаимное молчание. В оставшиеся до дома десять минут она, опустив голову на запястье, упиравшееся в оконную раму, смотрела на пролетающие мимо стволы деревьев. Темные тени, пролегшие под глазами, выдавали всю тяжесть, которая за последние несколько дней легла на ее плечи. Когда Джон коснулся ее колена, чтобы сообщить, что они приехали, Элизабет слегка вздрогнула.

– Заходи, я могу приготовить ужин, – тихо сказал он.

– Ни в морозилке, ни в кладовке ничего нет – я так и не доехала до магазина. Придется опять есть консервы, – нахмурившись, ответила она.

– Я что-нибудь придумаю. – Он придержал перед ней дверь и оглянулся: – Чес!

Честертон завершил привычный обход вокруг хижины, задержался, чтобы поднять ногу у дерева, и засеменил следом.

Пока Джон копался в небольшой кладовой, Элизабет сидела за кухонным столом, бездумно поигрывая новенькими солонкой и перечницей, подаренными на свадьбу кузиной из Штатов.

– Джон, ты почти ни слова не сказал с тех пор, как мы уехали из участка, – наконец проговорила она и тут же заметила, как под тонкой тканью рубашки напряглась в ожидании следующего вопроса его спина. Он поднялся и остановился у раковины, но так и не обернулся. – Ты не хочешь поговорить о том, что сегодня случилось?

Он положил картофель, который только начал очищать, и, собираясь с мыслями, на мгновение крепко сжал пальцами край столешницы, а затем повернулся к жене.

– Я даже не знаю, с чего начать, – сказал он. – Вчера вечером миссис Вон позвонила в больницу – она упала и сильно потянула лодыжку, сказала, что боится перелома. Я зашел к ней минут на пятнадцать и ушел раньше, чем даже следовало, потому что почувствовал подступающую головную боль. Но мой совет не вставать ей явно не пригодился, потому что сегодня утром ее нашли у дороги к озеру Рэдферн.

Джон вздохнул и сел за стол напротив Элизабет.

– Полицейские, наверное, захотят поговорить с тобой о том, где я был на прошлой неделе. Выясняется, я чаще, чем остальные, бывал поблизости во время всех этих загадочных убийств. Можно понять, почему у них возникли ко мне вопросы – им больше не за что уцепиться. Но если они думают, что я убил этих людей, они здорово ошибаются. Ну, по крайней мере, я надеюсь.

– Что это еще значит? – строго взглянула на него Элизабет.

– Не знаю. – Джон потер шею, избегая ее взгляда. – Я ничего не говорил, потому что не хотел тебя волновать, но с тех пор, как все это началось, меня мучают страшные мигрени.

Элизабет взяла его за руку.

– Надо было мне сказать, – проговорила она, скорее тепло, чем возмущенно. – Я не могу тебе помочь, если не знаю, что тебе нужна помощь.

Джон покачал головой – его признание только начиналось.

[Sexy_Thing]

– Это не все. Эти мигрени… они в точности совпадают со смертями. Гудман и Ходжес оба умерли, пока я был обездвижен головной болью. После похорон я хотел заглянуть к Мэйхью, но не пошел, потому что у меня случился приступ перед его домом. Моя авария, прямо перед тем, как я нашел машину Эрни – она случилась по той же причине. И еще один – вчера ночью. И каждый раз я теряю часть воспоминаний – двадцать, тридцать минут, и я не знаю, что делал в это время, что со мной происходило. Единственная смерть, перед которой у меня не было мигрени – это Кроссли, и то я начинаю сомневаться в своей памяти. Я не могу отбросить мысль, что тут есть какая-то связь.

– Ох, Джон. – Элизабет крепче стиснула его руку. – Ты же не думаешь…

– Я не знаю, что думать. – Джон беспомощно посмотрел на нее. – Я просто не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

– Не глупи. С тобой я в безопасности. Если бы я не была в этом уверена, я ни за что не вышла бы за тебя. Ты никогда не причинял мне боль… ни мне, ни кому бы то ни было другому.

– Это не совсем так. Во время войны я… – начал было он.

– Война закончилась почти четыре года назад. Что бы тогда ни случилось, что бы тебе ни пришлось сделать, чтобы защитить свою жизнь, это не имеет отношения к человеку, которым ты стал, – возразила она.

– И все же это был я, Бет. Не какой-то чужак с моим лицом. Я действительно причинял вред другим. И я должен жить с этим знанием. – Он на несколько секунд прикрыл глаза. – Смятение и эпизоды диссоциативного расстройства – нормальные симптомы, возникающие при припадках. Возможно, это не простые мигрени. Я мог напасть на людей и даже не осознавать этого.

Элизабет фыркнула.

– Так, чтобы никто не заметил? Или не попытался защищаться? Ты же сам сказал: Руперт даже не может объяснить, как они умерли. Что такого ты мог им сделать?

На этот вопрос у него не было ответа.

– Не знаю. Может, я случайно стал носителем какого-то ужасного нового заболевания, – предположил он.

– Если дело в этом, то умерло бы куда больше народу. Ты сам подумай – сколько людей ты встречаешь за день? И что, они все, кроме нескольких исключений, имеют иммунитет?

Джон открыл было рот, чтобы возразить, но передумал. Она была права. Он позволил страхам затмить разум.

– И все же не может быть, чтобы все это было простым совпадением, – сказал он.

– Может, убийца использует в своих целях нечто, к чему ты уникально чувствителен, – рассудила Элизабет. – Как те люди, которые утверждают, что могут принимать беспроводные сигналы через металлические скобы и пломбы в зубах.

– Не время для шуток, Бет.

– А я и не шучу. Конечно, большинство из них, скорее всего, врут для привлечения внимания, но может же быть что-то похожее. Вроде как папа всегда знает, что будет гроза, потому что у него начинает ныть колено.

Джон нахмурился, раздумывая над ее словами. Глупо было отрицать – ему в голову приходила похожая мысль. Если он мог каким-то образом улавливать то, что провоцировало эти смерти, это могло объяснить, почему он ничего не почувствовал в случае с Кроссли – он был слишком далеко. Но что толку уметь предугадывать чужую смерть, если он не способен ее предотвратить?

– Но, умоляю, скажи, что ты поговорил об этих мигренях с Рупертом или Аланом. Эти приступы звучат довольно пугающе.

Джон кивнул.

– После аварии я был у Алана. Похоже, он не заподозрил ничего серьезного. Завтра придут рентгеновские снимки, и мы узнаем наверняка.

– Хорошо. – Элизабет слабо улыбнулась сквозь сдерживаемые слезы. – Я тоже не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось.

Он сжал ее ладонь, подержал ее несколько долгих мгновений, а затем поднялся, чтобы приготовить ужин.


Что-то пошло не так. В лагере было слишком тихо. По последним подсчетам, здесь собралось больше 4 200 беженцев. Куда они подевались?

Он вернулся с припасами, как и обещал. Если верить хронометру ТАРДИС, его не было всего дня три – никто не мог обнаружить их здесь за это время. Планета находилась в нескольких системах от ближайшей военной зоны. Если бы тут побывали далеки, остались бы следы борьбы. Но все просто словно испарились.

Ветер скрипел сухими ветвями деревьев, окружавших лагерь. Сухие листья хрустели под ногами Доктора, пока он продвигался вглубь брошенного поселения. Большая открытая поляна была уставлена бесконечными рядами пугающе молчаливых металлических зданий. Наконец, подойдя к последнему укрытию, он заметил поднимающуюся над крышами тонкую струйку дыма. Он торопливо завернул за угол – и тут же застыл, словно врос в землю.

Его глазам открылась омерзительная картина. Сотни беженцев неподвижно стояли в море трупов. Не было видно ни крови, ни других признаков сражения – словно люди просто упали замертво там, где стояли. Те, кто остался, медленно, как один, повернули к Доктору головы, лица их были пусты и неподвижны.


– Доброе утро. – Утром четверга Джон вошел в больницу и улыбнулся медсестре Кэрол. Та встретила его странным взглядом, без особой искренности ответила на приветствие и быстро удалилась. Джон постарался не принимать ее поведение близко к сердцу, но все же почувствовал укол обиды. К этому моменту большинство жителей Йеллоу Форк, должно быть, слышали, что его забирали на допрос по поводу убийств.

На подходе к кабинету в коридоре его остановил доктор Юджин. Выражение его лица было смущенным.

– Доброе утро, доктор Форман, – сказал он. – Если у тебя есть минутка, я бы хотел взглянуть на снимки.

– Конечно. Дай только положить вещи. Встретимся в твоем кабинете через минуту. – Ответная улыбка Джона была не более искренней, чем улыбка его друга. Хорошие новости редко предварялись столь натянутым вступлением. Он оставил пальто, шляпу и сумку на столе и с сжимающимся от страха желудком быстро пересек короткий коридор между его дверью и дверью коллеги.

Когда он вошел, доктор Юджин листал пачку бумаг. Он жестом предложил Джону сесть, тот подчинился и замер, стараясь не ерзать. Алан выудил из пачки большой пергаментный конверт и положил между ними. Он не пытался его открыть, а даже напротив, аккуратно сложил руки на столе.

– Снимки пришли вчера, но ты в это время был занят. – Вежливая, профессиональная сдержанность на его лице уступила место дружескому беспокойству. – Для начала, я обязан сказать, что и я, и Руперт – мы оба на твоей стороне. Если честно, меня глубоко печалит, что кто-то мог даже помыслить, будто ты способен на нечто подобное. Но люди напуганы – а в таком состоянии они способны поверить во что угодно. Будь я проклят, если знаю, что тут происходит, но я точно знаю, то ты хороший человек и отличный доктор.

Джон ответил ему слабой улыбкой.

– Спасибо, Алан. Я ценю твои слова.

Доктор Юджин прочистил горло и толчком пальца поправил съехавшие очки.

– Так, не буду больше держать тебя в неведении. Я взглянул на снимки. Думаю, ты будешь рад услышать, что ни опухоли, ни внутричерепного кровоизлияния не наблюдается.

Джон выдохнул. Он даже не заметил, как задержал дыхание.

– Однако я отметил нечто любопытное и надеюсь, что ты сможешь пролить на это немного света. – Он открыл конверт, вынул снимки и протянул их Джону. – Ты в курсе, что у тебя в голове сидит кусок металла?

– Что? – Джон моргнул, взял пластину и поднял ее к свету.

Снимок был сделан в профиль, с правой стороны. Там, на призрачном фоне черепа, чуть выше темной линии ушного хряща, виднелся яркий белый треугольник примерно шести сантиметров в длину. Рука Джона рефлексивно взметнулась к голове, к невидимому кусочку металла, но пальцы нащупали только приподнятую дорожку шрама, оставленного боевым ранением. Что-то в изображении всколыхнуло самые глубокие, самые мрачные воспоминания, подняв на поверхность достаточно, чтобы он смог убедить себя, что должен знать, что именно это было.

– Похоже, он сросся с костью, появляется на всех снимках, – сказал доктор Юджин. – Мне кажется, ты немного преуменьшил, когда говорил о своем военном ранении. Это определенно признаки застарелого перелома черепа.

Он постучал пальцем по снимку, указывая на темные зазубренные линии, пересекавшиеся с белым треугольником.

– Ближе к концу войны, в полевом госпитале, где я служил, при авианалете меня ударило шрапнелью, – пояснил Джон. – Должно быть, они пропустили один фрагмент, или боялись нанести куда больший вред при его удалении. Если быть предельно честным, я мало что помню из того времени.

– Это не удивительно. Тебе вообще повезло выжить, при таком-то ранении. – Доктор Юджин в изумлении покачал головой. – Впрочем, как по мне, этот кусок железа и есть причина твоих головных болей.

Джон кивнул.

– Ты много лет жил с этой штукой в голове, и до настоящего времени лишь изредка испытывал дискомфорт. Так что, прежде чем обращаться к операции, я бы хотел испробовать пару лекарственных методов.

Джон поморщился и снова кивнул.

– Да, хотелось бы.

– Что ты принимал от мигреней?

– Парацетамол и аспирин, – ответил Джон. Сам того не замечая, он начал вертеть на пальце обручальное кольцо. – Обычно помогает, но в последнее время все меньше.

– Попробуй временно перейти на диамокс, посмотрим, что будет. Я знаю, его только-только одобрили к продаже, но в отделе фармацевтики немного есть. Исследования в данном применении выглядят многообещающими.

Джон задумался. Предложение было неплохим, хоть и не без риска неудачных побочных эффектов. Это был диуретик – в лучшем случае, он променяет ослепляющую головную боль на учащенные визиты в туалет.

[Sexy_Thing]

– Хорошо.

Доктор Юджин написал рецепт и протянул другу листок бумаги.

– Аспирина с ним не принимать, – предупредил он. – Пропей пару недель. Если не поможет, попробуем подыскать тебе специалиста.

– Спасибо. – Джон положил рецепт в карман пиджака и поднялся. – Еще что-нибудь? – спросил он. Доктор Юджин смотрел на него так, словно что-то вертелось у него на языке.

– Нет, нет, можешь вернуться к работе, – все же увильнул он. Джон повернулся, чтобы уйти, и Алан тихо добавил: – Мы все вздохнем спокойно, когда они наконец поймают ублюдка.

Джон вздрогнул и от всего сердца кивнул:

– Это точно.


Тем же вечером, в сотнях километров от Ванкувера, районная трудовая инспекция собралась на срочное совещание по поводу петиции Рэдферна. После краткого обсуждения инспекция проголосовала три к двум – отказать на запрос компании о предоставлении судебного запрета забастовки и отправить в Йеллоу Форк представителя, чтобы расследовать заявленные горняками нарушения безопасности.

Последовавшие за этим решением телефонные звонки были встречены спорными реакциями обеих сторон, разделивших Йеллоу Форк на два фронта, но результат был неизбежен. С 21:15 22 марта 1949 года забастовка Горнодобывающего рабочего объединения Йеллоу Форк, Британская Колумбия официально началась.


– Может, попробуем выследить убийцу с помощью твоей мигрени? – неожиданно спросила Элизабет, опустив книгу, которую пыталась читать, и взглянув на Джона. Последние двадцать минут, пока готовился ужин, он слепо смотрел на бутылку с таблетками, которую купил в больничной аптеке. Пока что лекарство делало его немного вялым, в ушах слегка звенело, но головной боли он не чувствовал, и это было хоть что-то. Наверное.

– Не думаю, что она так работает, – медленно проговорил он.

– Сегодня ко мне в магазин заходил констебль Перри, – продолжила она, обдумывая свои слова прямо на ходу. – Я сказала, что ты был со мной все ночи, о которых он спрашивал, и не вел себя подозрительно. Ему повезло, что там был папа, иначе я не удержалась бы и высказала все, что об этом думаю. Ради бога, ты же в прошлом году помог принять его сына. Где бы сегодня были Саманта и малыш Эндрю, если бы не ты?

Элизабет заметила, что отвлекается от темы, помолчала, чтобы успокоиться.

– Потом, когда он ушел, я посмотрела календарь. Тут есть связь: мы ее просто не видели, потому что мистера Кроссли так долго искали. У убийцы есть график. Кто-нибудь умирает каждую третью ночь.

Джон подсчитал.

– Завтра ночью будет новая жертва.

– Именно. А, значит, у нас есть идеальная возможность найти его.

– Конники наверняка уже все поняли и тоже будут искать. У нас нет никаких доказательств, что мои головные боли действительно связаны с убийствами. С чего ты решила, что у нас больше шансов найти убийцу, чем у них? – Джон потер висок.

– Не знаю, – с нарастающим раздражением ответила она. – Я просто не выношу мысли, что могу хоть что-то сделать, но вместо этого сижу тут и жду, пока умрет еще кто-нибудь.

На последнем слове ее голос дрогнул. На глаза набежали слезы.

– Ох, Бэт. – Джон поднялся и притянул ее к себе. Она вцепилась в его подтяжки и зарыдала, уткнувшись в рубашку.


– Не шевелись, ты делаешь только хуже! – зашипел он на пациента, прижав его руки к кровоточащему бедру, другой рукой пытаясь снять с него броню. Глаза юного повелителя времени были круглыми от паники, он лихорадочно дышал. Он все время оборачивался, пытаясь увидеть через дым надвигающийся батальон далеков.

– Они идут, они идут, – повторял он высоким, слабым голосом. – Мы умрем.

Доктор наконец умудрился отстегнуть искореженный нагрудник и отбросил его прочь. Неуклюже выудив звуковую отвертку скользкими от крови пальцами, он разрезал униформу солдата и увидел рану. Это был неприятный надрез, глубокий и рваный. Броня оградила наиболее важные органы от основной массы шрапнели, но он все еще мог истечь кровью, если Доктор как можно скорее не зашьет рану. Лазерные швы были куда грубее, чем тканевый регенератор, но последнего в его аптечке не имелось, так что пришлось обходиться малым.

– Будет больно, – предупредил он. – Не вздумай пошевелиться. И, чего бы тебе это ни стоило, не кричи. Понял? – Говоря, он схватил ерзающего галлифрейца за подбородок и повернул голову, заставив того смотреть ему прямо в глаза. Юноша испуганно кивнул.

Доктор прижал инжектор с анестетиком к бедру парня – но в таком состоянии его тело должно было переработать лекарство в считанные минуты.

– Как тебя зовут? – спросил он, пытаясь отвлечь солдата от боли. Швы не были особо болезненны, но Доктору нужно было удалить самые большие металлические фрагменты, а затем быстро прощупать рану на предмет оставшихся осколков.

– Кораксистратос, – сквозь зубы пробормотал тот и застонал.

– Аркалианец, да? – догадался Доктор, глядя на нашивки со знаками отличия на его плече. – Расскажи мне о себе. Что ты делал до войны?

Солдат застонал и не ответил.

– Спокойно, Коракс, я почти закончил. – Он осторожно защемил пальцами края кожи и потянулся к лазерному пистолету. Когда все было кончено, его пациент посерел, его трясло.

– Оставайся со мной, – сказал Доктор, легко похлопав парня по липкой от пота щеке. – Я отведу тебя к своему кораблю, но тебе придется немного пройтись.

– Нас увидят!

– Есть такая вероятность. Но если останемся здесь, нас точно найдут. Смелее сердцем.

Он приподнялся на корточки, закинул правую руку парня на плечо и с кряхтением поднялся. Они двинулись прочь от линии фронта, как можно быстрее пересекая каменистое поле. По пятам их преследовали все приближающиеся взрывы мортирных залпов.

Их удача иссякла к тому моменту, когда в поле зрения наконец возникла потрепанная красная будка Доктора.

– У-НИЧ-ТО-ЖИТЬ! – закричал резкий металлический голос, и земля прямо перед ними взорвалась облаком грязи.

Доктор споткнулся и уронил своего пациента. Не сумев удержаться на ногах, Коракс рухнул на четвереньки. Прежде чем хоть один из них успел отреагировать, прогремел второй выстрел, залп пронесся в сантиметре от Доктора и ударил стоявшего на коленях повелителя времени. Тот упал на землю и остался неподвижен.

– Коракс! – крикнул Доктор, пытаясь поднять его за руку. Но солдат не ответил.

– У-НИЧ-ТО-ЖИТЬ! – еще один выстрел прожужжал мимо головы Доктора.

Пытаясь восстановить равновесие, Доктор схватил оружие Коракса и сделал несколько выстрелов в далека. Выстрелы подпалили обшивку, но далек продолжал надвигаться, паля во все вокруг. Доктор решил сменить тактику и нацелился на груду обломков, выстрелил, заставив их рухнуть перед далеком и закрыв ему путь, – и побежал к ТАРДИС.

Он бежал, а время, казалось, растягивалось и искажалось вокруг него. Он увидел снаряд еще до того, как тот упал, даже успел прочесть выгравированную на нем надпись на галлифрейском, но остановить его уже не мог. Взрывная волна ударила его, словно локомотив, и все вокруг погрузилось во тьму.

Джон подскочил в кровати и обнаружил, что рядом с ним никого нет. В первые несколько мгновений с десяток ужасающих мыслей пронеслись в его голове, но затем послышался стук закрывающейся двери хижины, мгновенно объяснивший, куда могла подеваться Элизабет. На несколько секунд включилась вода на кухне, а минутой спустя на пороге спальни раздались ее шаги.

Войдя и увидев его сидящим на постели, она вздрогнула от испуга.

– Ох, боже, Джон, ты меня напугал.

– Прости, я не хотел. Я проснулся и испугался, что тебя нет, – робко признался он. Стряхнув с себя остатки сна, он почувствовал себя глупо за свои поспешные выводы.

– Все хорошо, я просто ходила в туалет. Ложись спать. – Она сбросила халат и забралась под теплые одеяла. У ее успокаивающего поцелуя был привкус перечной мяты, и этот вкус казался реальнее чего бы то ни было. Джон наклонился, пытаясь углубить поцелуй, но она отстранилась, прикусив губу.

– Не сегодня, – мягко сказала она. – Желудок что-то расшалился. Кажется, ему не понравилась запеканка.

Джон мгновенно перевоплотился из влюбленного мужа в заботливого доктора.

– Если нужно, у меня в сумке есть антациды. Я принесу, – предложил он, собираясь подняться.

Элизабет рассмеялась его прямолинейности.

– Все в порядке, дорогой. Не все всегда требует срочного медицинского вмешательства. Я пожевала мяты. Давай просто отдохнем. – Она кинула в него подушкой.


В среду первая группа забастовщиков встретила рассвет на посту. Стена людей в триста тел в глубину заблокировала вход в рудники, размахивая плакатами и скандируя требования.

Несколько частных компаний в центре Йеллоу Форк вывесили в окнах и витринах таблички в поддержку забастовки. Книжный магазин Фрейзеров оказался в их числе.

Местная газета, в своих передовицах давно ведшая расследование таинственных смертей, опубликовала интервью с Чарльзом Перришем, преемником Грэхема Кроссли, который напрямую потребовал ответов равно как от компании, так и от конной полиции. Первые экземпляры недельного номера были отпечатаны очень быстро.

Для тех горожан, кто разгадал трехдневный цикл убийств, этот день был полон ожидания и беспокойства.

[Sexy_Thing]

– Ты не пойдешь туда один. – Элизабет стояла в проходе в своем самом теплом пальто и самых крепких ботинках. С кожаного ремешка на ее шее свешивался фотоаппарат. – Это была моя идея.

– Нет, пойду. Если сегодня по улицам будет бродить убийца, ты должна быть как можно дальше от города. Я не хочу, чтобы ты подвергала себя опасности, – возразил Джон.

– Это и тебя касается, – отозвалась она, скрестив руки на груди.

– Я принял меры предосторожности, – ответил он, указывая на перекинутый через плечо винчестер. Обычно винтовка хранилась в сундуке в их хижине, поближе к двери – на случай, если на участок забредет медведь или лось. Из нее давно не стреляли, так что, прежде чем зарядить, Джону пришлось хорошенько ее прочистить и смазать. Несмотря на его отвращение к оружию, при такой грубой сельской жизни оно было необходимо, и, учитывая экстремальные события последних недель, он был этому рад.

– А что если у тебя начнется очередной приступ? Как ты собираешься себя защищать? – спросила Элизабет, вздернув бровь.

Он поморщился.

– Для этого и нужны лекарства.

– Вот только, даже если оно подействует – а мы до сих пор не знаем даже этого, – ты не можешь принять его заранее и выслеживать убийцу с помощью головной боли.

Тут она не ошиблась. Джон и сам уловил проблему, когда решил последовать этому нелепому плану.

– Знаю. Я приму лекарство, как только установлю точное местонахождение убийцы и подожду, пока оно подействует.

– А тем временем, если он тебя заметит, у него будет куча времени, чтобы напасть. Не глупи, Джон. Ты один не справишься. Как ты собираешься одновременно вести машину и притворяться детектором? В прошлый раз, когда ты был за рулем, ты разбил нашу машину, – воскликнула она. И добавила: – К тому же, что ты скажешь полиции, если столкнешься с ними? Я тебе нужна, я твое алиби.

– Да, ладно, хорошо, – сдался он. – Садись за руль. Но если возникнет опасность, ты останешься в машине. Мы пытаемся только найти убийцу, а не задержать его. Никакого риска, пока в нем нет абсолютной необходимости.

Элизабет удовлетворенно кивнула.

Несколько часов спустя они бездельно торчали на пустынном перекрестке у южной границы города. Развернув на коленях карту Йеллоу Форк, Джон отмечал карандашом проделанный путь. Они методически обшаривали полумертвые улицы в поисках малейшего признака опасности. Уже давно наступила ночь, воздух резко похолодел. Крошечный обогреватель у пассажирского сидения почти не справлялся со своей задачей.

– Мы уже трижды обыскали каждый квадрат. Или наш убийца решил поменять схему, или мы его упустили, – со вздохом сказал Джон. – Мысль была отличная, но последние смерти произошли на окраине, вдалеке от дорог, а мы не можем быть в нескольких местах одновременно.

Элизабет резко выдохнула, сдунув с лица прядь волос.

– Значит, пора сдаться?

Он хорошо знал этот тон. Смерть Эрни все еще угнетала их обоих, и Бет не хотела сдаваться, хотя бы ради него.

– Еще один круг, и заканчиваем, – предложил он.

Она кивнула и завела машину.

Когда это случилось, они были уже на полпути к дому. Легкое давление в правом виске в одно мгновение вспыхнуло болью – и тут же спало.

– Стой, стой, вернись, – сказал Джон, нетерпеливо стукнув ладонью по приборной доске.

– Где? – она дала задний ход.

– Там, вон там. – Он указал на переулок, который они только что проехали. Боль стала сильнее, он стиснул зубы.

Элизабет свернула с дороги и медленно двинулась по переулку, следуя указаниям Джона, пока тот не согнулся от боли. Бет торопливо повернула, чтобы отдалить их от источника, и остановилась.

– Выпей таблетку, Джон, – потребовала она, сунув бутылочку в его трясущиеся руки.

Ему дважды повторять было не нужно. Повозившись с крышкой, он, не глядя, вытряхнул на ладонь капсулу, торопливо проглотил и замер, медленно, размеренно дыша, пока не почувствовал, что может без опаски открыть глаза.

– Где мы? – спросил он.

– Рядом с «Аяксом». Думаю, эпицентр где-то сзади, – указала она.

– Хорошо. – Джон потянулся в винтовке. – Сиди здесь. Я пойду взгляну.

– Ты точно в порядке? Может, мне стоит пойти, ты плохо выглядишь. – Она с беспокойством коснулась его предплечья.

– Жить буду. Сиди здесь, – повторил он. – И запри двери.

– Не подходи близко, – прошептала она. – И возьми с собой камеру. – Она сунула ему в руки коробочку переносной «Брауни».

Он взял камеру, накинул на шею ремешок и открыл дверь машины. Ледяной воздух оживил его получше любой пощечины. В отдалении послышалось нечто, подозрительно похожее на сдавленный крик. Джон бросился на звук.

Чем больше он приближался, тем громче становились звуки борьбы, и тем сильнее пульсировала боль. Тяжело дыша, он завернул за угол и оказался в неасфальтированном переулке. Впереди, в тускло освещенном переходе, виднелись едва заметные силуэты двух борющихся мужчин. Казалось, один из них держал другого за горло.

– Эй, ты! – крикнул Джон, напрочь забыв, что собирался избегать обнаружения.

Мужчины разом подняли головы, и он вдруг понял, что задыхающейся жертвой был полицейский. Во время борьбы под его темным пальто мелькала красная форма.

– Отпусти его! – Джон придвинулся ближе, и давление вокруг черепа стало еще болезненнее.

Второй мужчина, словно не услышав, отвернулся, притягивая полицейского все ближе к себе.

– Отпусти его, или я буду стрелять! – предупредил Джон, понимая, что это пустая угроза. Перед глазами уже все плыло от боли, он едва чувствовал собственные пальцы – куда уж тут спустить курок. А, учитывая, как тесно сцепились мужчины, он вряд ли попал бы в цель. Джон рухнул на колени.

Сквозь застилавший глаза туман ему показалось, будто нападавший притянул голову жертвы на уровень глаз и прижал открытый рот к его рту. Затем нахлынула боль, и все вокруг почернело.


– …Кощей, нет, ты не можешь так поступить!

Боль, что ужаснее тысячи регенераций. Он ускользал. Терял себя.

– Au revoir, Доктор.


– Джон! Господи, пожалуйста, очнись.

Джон открыл глаза и обнаружил, что его голова лежит на коленях Элизабет. Она нагнулась над ним, по щекам ее ползли слезы, белое облачко от дыхания поднялось в морозный ночной воздух.

– Бет, – хрипло выдавил он.

– Ох, слава богу! – Она облегченно поцеловала его.

– Что ты здесь делаешь? Я же сказал оставаться в машине, – пробормотал Джон, пытаясь расшевелить занемевшие конечности и сесть.

– Я услышала твой крик, а потом констебль Фонтейн выбежал из переулка – я так испугалась, что ты пострадал, – сказала она.

– Констебль ушел, ты его видела? – он с беспокойством оттолкнулся от земли.

Она кивнула.

– Я крикнула, чтобы он остановился, но, кажется, он меня не слышал.

Джон огляделся. Слева, всего в нескольких метрах от них, мешком лежал один из мужчин, которых он только что видел.

– Он?.. – спросил он.

Элизабет покачала головой.

– Не знаю. Я слишком беспокоилась за тебя, – призналась она.

Джон на четвереньках подкрался к мужчине.

– Он мертв. – Ну, разумеется. Он поднялся на ноги, и измученные нервы в голове отозвались протестующей болью.

– Ты видел, что случилось?

– Боролись двое мужчин, конник и этот парень. Я вмешался. Он побеждал, или, по крайней мере, мне так показалось. Потом я вырубился, – ответил Джон, пытаясь сложить воедино все, что произошло в эти короткие минуты. – Мне показалось, он пытался убить Фонтейна.

– Похоже, констебль его все-таки одолел.

– Очевидно, – уклончиво пробормотал Джон. Ситуация казалась куда сложнее, но он никак не мог понять, что именно его беспокоило.

У входа в аллею послышались обеспокоенные голоса. Джон и Элизабет обменялись испуганными взглядами.

– Вот сюда, – крикнул мужчина.

– Дело плохо, – осознал вдруг Джон. Он протянул Элизабет винтовку и тихо шепнул: – Повторяй за мной.

Он поднял руки и двинулся в сторону голосов.

– Сюда! – размахивая руками, крикнул он. Практически в тот же миг его ослепили лучи фонариков, брошенные прямо в лицо.

– Вот он! – раздался второй голос. – Нашли его.

У Джона сжался желудок.

– Подождите, народ, вы не так поняли… – начал было он, прикрывая глаза ладонью, но его прервали, грубо схватив за руку.

– А как это можно понять, доктор Форман? Что вы нам лгали? За это, доктор, вас повесят, – прошипел ему в ухо державший его человек.

Наконец, белые пятна в глазах погасли, и Джон вдруг понял, что это был констебль Перри. Сопровождавший его констебль Фонтейн присел на корточки у тела жертвы, нащупывая пульс. Элизабет, бледная, как смерть, стояла в стороне, в ее широко распахнутых глазах отражался свет фонарей. Она куда-то спрятала винтовку – ее стиснутые руки были пусты.

– Я не… Я пытался помочь, – запротестовал Джон.

– Он мертв. Как остальные, – вставая, сказал Фонтейн.

– Разумеется, мертв, – в смятении проговорил Джон. – Вы же его убили.

Фонтейн повернулся, посмотрел ему прямо в глаза – и солгал.

– В суде вам придется придумать что-нибудь получше. Я видел, как вы убили этого человека, сам едва спасся, а теперь вы валите все на меня? Том Келли был моим другом, чтоб вас.

– Что?! – хором воскликнули Элизабет и Джон.

– Доктор Джон Форман, вы арестованы по подозрению в убийстве Томаса Келли, – сказал Перри, вывернув руку Джона ему за спину и потянувшись к наручникам, висевшим за поясом.

– Все было совсем не так, – повторил Джон и взглянул на Элизабет в поисках поддержки.

– Вы не можете арестовать Джона, он его не убивал! – Она выступила вперед, готовясь добавить что-то еще, но ее остановил Фонтейн.

[Sexy_Thing]

– Оставайтесь на месте, миссис Форман, или мне придется арестовать и вас, – предупредил ее Перри. – Если честно, я начинаю думать, что это было бы разумно.

Элизабет застыла, от гнева к ее лицу прилила краска. Она поймала взгляд Джона, прошептала одними губами: «Беги» – и вдруг театрально покачнулась, рухнув на руки констебля Фонтейна. Убедительно она не выглядела, но своего добилась: полицейские на миг отвлеклись, и этого хватило, чтобы Джон сумел вырваться из хватки Перри. Толкнув того плечом в грудь и выбив его из равновесия, он исчез в ночной тьме.


Глава девятая: Храбрость

«Знаешь, храбрость не значит вовсе не бояться. Это значит бояться, но все равно делать то, что должен».

Выбравшись из переулка и из поля зрения преследователей, Джон сменил направление, оббежал первое здание на своем пути, чтобы уйти с улиц, пробежал по другому переулку и нырнул за припаркованную машину.

Пытаясь отдышаться, он обдумал положение. Теперь он приблизительно понимал, где находится, но не имел представления, куда идти. Вернуться в магазин он не мог – там его будут искать в первую очередь. В темноте да пешком до дома добираться слишком далеко – или его поймают по дороге, или он заблудится в лесу и замерзнет. Температура опустилась, должно быть, уже ниже двадцати градусов, начинал усиливаться ветер. Сначала нужно было найти укромное и теплое место. Чем дольше он оставался на холоде, тем выше был риск гипотермии.

Если суметь добраться до больницы, можно провести ночь там, – вдруг осознал он. До нее было меньше двух километров, и в это время там никого нет. По меньше мере, он выкроит побольше времени, чтобы соорудить какой-нибудь план.

Обернув шарфом рот и нос и натянув шапку так низко, как это было возможно, чтобы избежать обморожения, Джон вышел из переулка и осторожно, напряженно двинулся по улицам Йеллоу Форк. Он старался держаться в тени, часто останавливался, чтобы осмотреться и прислушаться к возможной погоне полиции. Дважды гул приближающегося мотора дал ему возможность быстро исчезнуть из виду. Очень медленно он продвигался на северо-запад, все больше приближаясь к цели, и наконец перед глазами возникло здание больницы.

На прямом пути ко входу, через лужайку и парковку, не было почти никаких укрытий, и Джон обошел их кругом, прячась за редкими деревьями, росшими по периметру, чтобы скрыть свои передвижения. Боясь обнаружения, он прождал несколько минут, внимательно приглядываясь, чтобы убедиться, что больница пуста, и лишь тогда вышел из укрытия.

Он открыл заднюю дверь своим ключом. Закрывая и запирая ее за собой, он трясся всем телом: выброс адреналина, позволявший сосредоточиться и гнавший его вперед, сходил на нет, оставляя после себя лишь ощущение опустошенности и усталости. Боясь включить свет и выдать себя, он наощупь пробрался по темным комнатам и наконец обнаружил шкаф, где держали запасное постельное белье и фонарь. Со своей ношей он, спотыкаясь, спустился по лестнице в подвал и соорудил постель в небольшом помещении, в котором размещалась топка, и которое в основном использовали как запасной склад для сломанной или неиспользуемой мебели. Мощность газового термостата на ночь снижали, и потому это было самое теплое место в больнице. Вдобавок, даже проспав, он никому не попался бы на глаза.

Укладывая свою самодельную кровать, Джон с беспокойством возвращался мыслями к Элизабет. Он не мог знать, что с ней случилось после его исчезновения. Ее наверняка арестовали за пособничество к побегу. Что еще хуже, возможно, он оставил ее наедине с убийцей. Именно такого стечения обстоятельств он так отчаянно пытался избежать. Оставалось надеяться, что присутствия констебля Перри будет достаточно, чтобы обеспечить ее безопасность.

Он снова вспомнил двух мужчин, боровшихся в переулке. Он не мог стряхнуть с себя ощущение, что увидел там нечто важное, нечто, что могло все объяснить – если суметь понять, что именно это было. Положение казалось безумным – все это казалось каким-то бредом и не имело ни малейшего смысла. Как Хью Фонтейн мог оказаться убийцей? Джон не слишком хорошо его знал, но этот парень всегда был довольно-таки дружелюбным. Даже если в нем и крылась некая темная сторона, как он умудрился убить шестерых человек и не попасться никому на глаза? Но если он не был убийцей, почему солгал о случившемся?


– Миссис Форман, я понимаю ваше нежелание сотрудничать, но ваш муж явно очень болен. Он причинил вред людям, и на этом не остановится. – Сержант Браннок умоляюще протянул руки через стол.

– Вы ошибаетесь. – Элизабет покачала головой, и каштановые кудри, выскользнув из-под шпилек, упали ей на глаза. Она не обратила на них внимания. – Вы все не так поняли. Джон и мухи бы не обидел. Этой ночью он был в том переулке только потому, что мы услышали звуки борьбы и подумали, что кто-то в беде. Он хотел помочь.

– Констебль Фонтейн утверждает, что видел, как он убил Тома Келли.

– Значит, констебль Фонтейн врет, – сорвалась она, в зеленых глазах сверкнули опасные искорки. – Не знаю, почему, но врет. Джон сказал, что мистер Келли, похоже, пытался убить констебля, но так как Келли мертв, значит, могло быть и наоборот. На вашем месте я бы спросила, где он, а не мой муж, находился прошедшие две недели.

– А что именно вы с доктором Форманом делали там ночью?

– Я же сказала, мы ехали домой. – Ее лежавшие на коленях ладони сжались в кулаки.

– Откуда?

– С юга города.

– Понятно. – Он чиркнул спичкой и лениво раскурил сигарету. – А что вы там делали так поздно?

– Ничего.

– Ничего? – Он вздернул брови.

– Мы просто катались, – отрезала она.

– Посреди ночи?

– Да, посреди ночи. Это не запрещено законом.

– Не запрещено. Но, думаю, вы понимаете, что ваша история звучит довольно подозрительно, – ответил он, взмахнув зажженной сигаретой. – Убийца бродит на свободе, а вы решили покататься по городу, пока все остальные сидят по домам, лежат в кроватях и сторонятся проблем.

– Ну, ведь в том-то и дело, – сказала она, встретившись с ним взглядом. – Все прячутся, словно это что-то изменит, словно это убережет их от беды – а ведь это ничего не решает. Люди продолжают умирать. Каждую третью ночь кто-нибудь умирает.

Браннок почесал подбородок большим пальцем.

– И вы с мужем решили поступить иначе?

– Я подумала, сегодня ночью на улице мы можем что-нибудь увидеть, может, предотвратить чью-нибудь смерть. – Она тыльной стороной ладони стерла непрошенную слезу. – Очевидно, все вышло иначе.


Грохот захлопнувшейся двери и гул голосов вырвал Джона из глубокого сна, порожденного усталостью и холодом. Все еще одетый, чтобы сохранить как можно больше тепла, он сидел под тремя одеялами так близко к решетке печи, как только возможно, чтобы его не заметили, если кто-нибудь случайно откроет дверь. Сердце бешено колотилось в груди.

Голоса приближались, Джон, словно в дубинку, вцепился в лежавший на коленях тяжелый фонарь, будто тот мог его защитить. Он задержал дыхание и навострил слух. Мог ли кто-нибудь видеть, как он входил в здание?

К счастью, голоса на мгновение остановились у его двери и удалились в соседнюю комнату. Он слышал кряхтение и знакомый стук, словно за стеной опустили нечто тяжелое.

Он с запозданием осознал, что происходило. Они не искали его: они просто доставили тело Келли в морг. На Джона нахлынуло облегчение, он поднялся и прижался ухом к стене, чтобы получше расслышать разговор.

– …Я смогу сказать больше, когда проведу полный осмотр, – пророкотал через гипсовую перегородку низкий голос доктора Маршалла, – но да, похоже, причина смерти та же, что и у остальных.

Другой голос – Джон узнал констебля Перри – ответил вопросом, но он не расслышал.

– До утра подождет, Альберт, ему торопиться уже некуда. Тело еще даже не остыло, а я не спал всю ночь. – Руперт казался раздраженным.

– …нет… будет трудно… только потому что доктор Форман ваш друг… – от гнева голос Перри стал почти слышным.

Металлический ящик резко задвинули, стену тряхнуло.

– Если он сделал то, что вы сказали, я вам мешать не буду, я даже согласен свидетельствовать против него, когда придет время. Но вы не знаете Джона Формана так, как я.

Приглушенный ответ. Звук открывшейся двери.

– Отчет будет завтра утром, констебль.

Тяжелые шаги в коридоре. Джон услышал, как с щелчком закрылась дверь, затем раздался более резкий стук верховых сапог – конник следом за старым хирургом покинул здание.

Когда дверь наверху хлопнула, Джон мысленно сосчитал до ста, и лишь после этого позволил себе нормально вздохнуть. Он посмотрел на часы. 2:42 утра. Значит, ему оставалось около четырех часов отдыха, а затем нужно придумать, как остановить убийства и очистить свое имя.

Если это вообще было возможно.


– Мне плевать, в чем вы ее обвиняете, она не представляет опасности ни для кого в городе. Все, что вы имеете ей сказать, можно сказать в нормальное, цивилизованное время дня и, если необходимо, в присутствии адвоката. Если моя дочь не выйдет отсюда через пять минут, то, клянусь богом, еще до вечера я спущу на вас всю конную полицию.

Редкие счастливчики видели Гарольда Фрейзера в настоящем гневе, и капрал Бриггс был удостоен великой чести присоединиться к этому уникальному обществу. Иначе как «внушающей благоговение» эту картину назвать было нельзя. Тщедушный полицейский с трудом сглотнул комок и нервно поправил съехавшие очки – он почти не сомневался, что старый книготорговец способен исполнить свою угрозу.

– Я поговорю с сержантом, сэр, – сказал он и практически выбежал из-за стола, торопясь отыскать начальника.

Мистер Фрейзер с холодной иронией наблюдал за его уходом. Он в ожидании стоял посреди приемной полицейского участка с прямой, как палка, спиной, аккуратно сложив руки на набалдашнике трости.

[Sexy_Thing]

Даже будучи утомленным почти до горячечного бреда, Джон был слишком погружен в свои мысли, чтобы заснуть. Вместо этого он бродил из угла в угол по своей импровизированной тюремной камере и пытался понять, что он упускал во всей этой ситуации. Через полчаса раздумий он вдруг осознал, что ему было с чем работать, помимо собственных весьма разрозненных воспоминаний.

У него было тело.

Чувствуя себя немного глупо и суеверно, он приоткрыл дверь морга и заглянул внутрь, осветив комнату фонариком. Его встретила привычная безликая белая плитка, которую он видел, когда заходил сюда неделю назад. Джон поморщился. Пахло хлоркой и другими, гораздо менее приятными, материалами. В дальней стене располагался широкий металлический шкаф с четырьмя отдельными ящиками. Джон проверил каждый по очереди, пока не обнаружил накрытую простыней фигуру.

Вытянув ящик, он откинул ткань, открыв лицо и плечи мужчины. Это точно был он, Томас Келли – так, кажется, они его называли. Здесь, в этом месте, в этом положении, с бледной блестящей кожей, он выглядел куда менее живым, чем в переулке. Джон подавил дрожь и присмотрелся к телу.

Слабые отметины на шее Келли напоминали следы, которые он видел у Ходжеса. Но, когда Джон прервал драку, это Томас держал Фонтейна за горло. Он проверил запястья. И точно, на коже, там, где констебль сжимал его руки, пытаясь оторвать их от себя, виднелись синяки – значит, драка не была плодом воображения Джона. Но если нападал Келли, почему Фонтейну потребовалось лгать об этом? Он мог просто заявить, что защищался.

Если только…

Посветив фонарем в рот мужчины, Джон обнаружил, как и у предыдущих жертв, большой отек и воспаленную слизистую. Чтобы убедиться наверняка, он осмотрел тело до конца. Помимо нескольких царапин и ушибов на руках, никаких травм не было. Ничего, что говорило бы о том, что Фонтейн просто одолел противника. Джон отступил и уставился на тело, мысли его метались.

Келли притянул Фонтейна к себе. Прижался ртом к его рту. Джон потерял сознание. А потом – Келли был мертв. Новая смерть каждые три дня. Никакой видимой связи между семью жертвами, кроме идентичных внутренних повреждений и мигреней Джона. Пустые лица и глаза следят за каждым его шагом, друзья и семьи безжизненно лежат у их ног. Невероятная головная боль. «Не так просто, как с другими, а?» – с вызовом крикнул он во тьму.

Сны пытались его предупредить. Он видел подобное раньше.


– Ну так, пусть забирает ее домой, – сказал Браннок. – От нее все равно уже никакого толку – нам нужен ее муж. Следите за ней. Если она куда-нибудь пойдет, я хочу об этом знать, – велел он Перри, только что вернувшемуся из больницы. – Фонтейн, отправляйтесь в суд. Добудьте ордер на прослушку телефонов, мы должны знать, если он с ней свяжется.

– Сэр.

– Есть, сэр.


Зажав фонарь под мышкой, чтобы освободить руки, Джон копался в ящиках с лекарствами в больничной аптеке.

Он, конечно же, не имел представления, с чем столкнулся, но точно знал, что должен разобраться с этой тварью сам, прежде чем она убьет снова. Вряд ли кто-нибудь поверил бы, что тело констебля Фонтейна захватило существо из другого мира. Даже для Джона это звучало безумно – а ведь это была его теория. Был также шанс, что он ошибся, и именно поэтому подходить к решению проблемы нужно было со всей осторожностью.

Перед Джоном стояло несколько важных проблем. Во-первых, при встрече с этим существом ему нужно было оставаться в сознании и нормально функционировать. Доза диамокса, подумал он, помогла – потому что он продержался достаточно, чтобы увидеть большинство событий, – но этого было недостаточно. В этот раз нужно было принять побольше и заранее – а заодно и что-нибудь, что помогло бы преодолеть сопутствующую сонливость.

Он пересмотрел стимуляторы. Вариантов было немного, и ни один из них не представлялось безопасным смешивать с лекарством. Джон сжал зубы и выбрал таблетки амфетамина, поставил бутылку рядом с лекарством от мигреней и вернул остальные в ящик. Подумав, добавил в набор коробку ролейдса, от всей души надеясь, что выдуманный им наркотический коктейль действительно спасет его, а не просто остановит сердце.

Далее, ему нужно было каким-то образом быстро нейтрализовать Фонтейна, если существо в его теле откажется сотрудничать. Он оставил винтовку Элизабет – впрочем, пару часов назад угрозы огнестрельным оружием ему все равно ничего не дали. К тому же, шансы избежать петли в случае, если он застрелит конника, тоже не радовали – и неважно, какие у него были на то причины. Накачать полицейского наркотиками было ничем не лучше, но, по крайней мере, тише стрельбы – к тому же, оставался шанс на не смертельный исход.

Быстрое действие и легкое введение могло означать только одно – барбитураты. Джон нашел нужный флакон и приготовил два шприца с приличной дозой тиопентала натрия. Половины одного из них должно было хватить, чтобы за тридцать секунд свалить с ног человека размеров Фонтейна – достаточно лишь попасть иглой в вену.

Если до такого дойдет, ради безопасности Элизабет и всех остальных жителей Йеллоу Форк он был готов убить Фонтейна и ответить за последствия. Эта тварь уже лишила констебля жизни, напомнил себе Джон, очень скоро его тело тоже признает этот факт.

Вооружившись, Джон прибрался в аптеке и отступил в свое подземное убежище, чтобы поразмыслить. Оставалось лишь одно: придумать способ выманить Фонтейна в какое-нибудь уединенное место.


– Снег пошел, – сказала Элизабет, выглядывая на улицу из окна отцовской квартиры. Плотные белые хлопья сыпались стеной. – Как думаешь, с ним все будет в порядке?

Гарольд Фрейзер уселся в свое любимое кресло у камина и кивнул.

– Джон не дурак, Элизабет. Он нашел безопасное место для ночлега.

– Знаю. Но я не могу не волноваться за него, папа. – Она шмыгнула носом, отошла от окна и с беспокойством присела на диван. Честертон подбежал и положил голову ей на колени, всей тяжестью своего тела прислонившись к ногам. Она благодарно почесала его за ухом.

Отец поднял кружку в дрожащих руках и сделал несколько глотков прежде, чем снова заговорить.

– Волнение никому никогда не помогало, – мягко сказал он. – Но, может, пора уже рассказать своему старику, во что вы двое впутались?

Элизабет прикусила губу.


Снег валил всю ночь. Даже когда рассвет раскрасил затянутое облаками небо в жутковатый серый цвет, снегопад не прекратился.


До прихода персонала оставалось еще какое-то время, но Джон все же старался двигаться как можно тише. Для его плана был остро необходим телефон.

Элизабет ответила после первого же гудка. Должно, быть, она ждала звонка.

– Алло?

– Бет.

– Джон! Ох, слава богу! Ты в порядке? Где ты? Тебя все еще ищет полиция. – В ее голосе звучал страх.

– Я безопасности. Прости, не могу сейчас ничего объяснить, но, думаю, я понял, что убило всех этих людей. Если я прав, я, кажется, могу его остановить.

– Что происходит?

– Только пообещай, что останешься на месте. Закрой магазин на день. Не выходи из квартиры.

– Почему?

– Если сегодня вечером я не вернусь, или если вернусь и покажусь тебе другим, возьми Чеса и отца, и, не оглядываясь, уезжайте из Йеллоу Форк как можно дальше. – Голос прозвучал низко, требовательно.

– Что значит «если вернешься»? Я никуда без тебя не поеду, – прошипела она в трубку.

– Если до такого дойдет – поедешь. Потому что я буду уже мертв, – обыденно, словно констатируя факт, проговорил он.

– Джон, ты меня пугаешь.

– Констебль Фонтейн скомпрометирован, полиции теперь доверять нельзя. Слушай внимательно, ты должна это запомнить: оно может стать кем угодно. Если я вернусь домой и не смогу сразу ответить на любой вопрос о нашей совместной жизни, или если просто покажусь не похожим на себя, значит, оно меня забрало, и меня уже не вернуть. В этом случае, просто спасайся, без колебаний.

– Скомпрометирован? Что значит «может стать кем угодно»? Ты уже не похож на себя! Ты несешь ерунду, Джон. Что ты собрался делать?

– Я сказал, я остановлю убийства. Не могу вдаваться в подробности. – Он бросил взгляд на настенные часы – пора было заканчивать. – Я люблю тебя, Бет. Что бы сегодня ни случилось, я люблю тебя, и мне очень жаль.

Он повесил трубку прежде, чем она успела открыть рот.

[Sexy_Thing]

Следующий звонок – в полицейский участок.

– Добрый день, я бы хотел поговорить с констеблем Фонтейном. Он на месте? Боюсь, это срочно. – Джон старательно изображал канадский акцент, чтобы замаскировать свой голос.

– Минуту. – Повисла пауза – полицейский передавал трубку. Джон облегченно выдохнул: он не знал, что стал бы делать, если бы противника не оказалось на месте.

На линии зазвучал голос Фонтейна.

– Это Фонтейн. С кем я говорю? – В первое мгновение голос показался Джону странным, затем он вдруг осознал, чего не хватало: привычного квебекского акцента. Он вдруг вспомнил, что вчера ночью тоже его не слышал.

– Это доктор Форман, – сказал он, отбросив притворство. – Прежде чем вы что-нибудь скажете, я знаю ваш секрет. Я знаю, что вы такое на самом деле. Нужно поговорить лично. Возможно, я смогу вам помочь.


– Папа, я, пожалуй, поеду загляну в хижину, пока погода окончательно не испортилась, – крикнула Элизабет с нижнего этажа, уже завязывая шнурки.

– Он попросил тебя встретиться с ним, да? – спросил ее отец.

– Как ни странно, нет. Он велел остаться здесь и задраить иллюминаторы. – Она остановилась в дверном проходе, застегивая пальто.

Мистер Фрейзер одобрительно покряхтел, обдумывая предложение зятя.

– А ты собираешься проигнорировать этот вполне разумный совет.

– Мало что из того, что он мне только что сказал, можно назвать разумным. Думаю, он собирается совершить какую-нибудь невероятную глупость. – Она обернула голову и шею ярким шерстяным шарфом. – А я собираюсь остановить его, пока он не угробился.

– Элизабет, – предупредительно буркнул он.

– Обещаю, я буду осторожна. Я не хочу рисковать без необходимости. – Она наклонилась и поцеловала отца в щеку. – Когда доберусь до хижины, позвоню.


Сделав свои два телефонных звонка, Джон выскользнул из здания через заднюю дверь и подождал прибытия сотрудников за деревьями. Из-за ночного снегопада они сильно задерживались. Единственный снегоочиститель в городе прилежно прокатил вниз по улице.

Эта задержка дала ему дополнительное время, чтобы еще раз усомниться в плане, и чтобы мочевой пузырь в очередной раз напомнил, почему вредно смешивать диуретики со стимуляторами. За деревьями Джон нашел удачно расположившийся куст. По крайней мере, благодаря снегу, на улице немного потеплело.

Пока он облегчался, на небольшой больничной парковке прибавилось две машины: доктор Юджин и сестра Оберль наконец заступили на пост. Учитывая раздражение доктора Маршалла этим утром, Джон не думал, что он заявится так рано. Он подождал еще пять минут, затем выскочил из своего укрытия и нырнул в машину доктора Юджина.

Удача оказалась на его стороне: Алан, как обычно, оставил ключи в бардачке. Чувствуя укол вины, Джон завел машину и выехал с парковки прежде, чем его заметят или попытаются остановить. Если выживет, он обязательно позже извинится перед Аланом за то, что одолжил его машину.

Он ехал максимально осторожно, стараясь добраться до места встречи без каких-либо приключений и аварий. Он специально выбрал место, которое хорошо знал, и куда мог добраться неузнанным и незамеченным. Это была поляна для пикников на восточном берегу озера Рэдферн. Летом она была очень популярна: покрытая тонким слоем снега, она представляла собой захватывающий дух вид, даже в прохладную погоду. Он много раз приезжал сюда с Элизабет и Чесом.

Когда он прибыл, озеро оказалось серым, как и небо над ним. Джон заглушил двигатель и прислушался к металлическому треску остывающего металла. Это был единственный громкий звук, помимо биения его собственного сердца, отдававшегося в ушах. Он дождался, пока при каждом вздохе перестанут трястись руки, и вышел размять ноги.

Он назначил Фонтейну встречу в девять часов – оставалось немного времени, чтобы заново изучить окружающее пространство. Запоминать было особо нечего. Под высокими, статными соснами в двух шагах от покатого пляжа стоял деревянный стол для пикника. Со своего обзорного пункта на пляже Джон увидит любую подъезжающую машину, но стена деревьев с трех сторон делала поляну невидимой с дороги. С крошечной парковочной зоны был сделан дополнительный выезд, который в основном использовали только егерские службы, и Джон специально расположил машину поближе к нему, чтобы быть готовым к быстрому отступлению.

Констебль Фонтейн прибыл более-менее вовремя, в коричневом седане с логотипом конной полиции на двери. Он несколько мгновений помедлил за рулем, с беспокойством оглядывая стоявшего в ожидании посреди поляны Джона. Наконец, вышел и медленно приблизился, остановившись в нескольких метрах.

– Чего вы хотите? – спросил констебль.

– Помочь, если смогу, – честно ответил Джон. – Вы ведь не из этого мира, не так ли?

Конник склонил голову набок, но не ответил. Хлопья снега упали с широких полей его шляпы.

– Вы же знаете, что не сможете делать это вечно. В конце концов, кому-нибудь удастся вас остановить – или просто не останется тел, в которые вы могли бы перепрыгнуть.

– Что вы можете об этом знать? – спросило существо скорее с любопытством.

– Я знаю, что уже встречал ваш вид – на другой планете, в другой жизни, – ответил Джон. – Я могу помочь вам добраться до родного мира, если вы согласитесь немедленно уйти и не возвращаться.

– Как? Я видел ваши технологии в умах тех, того забирал. Этот мир лишь недавно научился расщеплять атом. Вы обычный человек.

– Правда? – Джон намеревался сделать паузу, убедить существо довериться ему, но осознал, что задает себе тот же вопрос.

Существо нахмурилось. Казалось, оно начало серьезнее обдумывать его предложение.

– Если вы столько знаете, зачем вам помогать? Почему просто не убить меня?

– Потому что я видел слишком много кровопролития. И, пока есть другой выход, не хочу больше крови на своих руках. Но это мой дом, и при необходимости я буду его защищать. Вы не можете здесь оставаться – по крайней мере, пока ценой тому будут людские жизни. – Мускулы в руках напряглись, но он подавил желание сунуть ладони в карманы. Один из шприцов он спрятал в рукаве, и тот неприятно давил на запястье.

Прежде, чем кто-либо из них успел открыть рот, в стороне раздался шум мотора. Джон поднял взгляд и увидел въезжающий на парковку знакомый желтый форд. Сердце ушло в пятки. Не сейчас! Проклятье, он же не просто так велел ей оставаться в городе.

Реакция существа оправдала его худшие опасения: оно оскалилось и всем телом развернулось к приближающейся опасности, рука его скользнула к кобуре констебля.

– Он вооружен! – крикнул Джон жене.

Она вышла из машины, держа конника на прицеле винтовки.

– Не стоит этого делать, – предупредила она, медленно приближаясь к ним.

– Бет, не подходи. Он опасен.

– Что здесь происходит, Джон? Я много лет знаю Хью Фонтейна – он не мог убить этих людей. Ты точно не ошибся? – напряженно спросила она. Но ближе не подходила.

– Это не констебль Фонтейн. Хью Фонтейн никого не убивал. Это сделало существо, сидящее в его теле, – ответил он.

Она потрясла головой.

– Что это значит? То, что ты говоришь, невозможно.

– Миссис Форман, помогите мне, – заговорило вдруг существо, уловив свой шанс. – Прошу, опустите винтовку. Я просто хочу, чтобы ваш муж вернулся со мной в город. Пострадало уже достаточно людей.

– Не слушай его. Ты же знаешь, я никого не трогал.

Элизабет перевела взгляд с него на констебля Фонтейна и помедлила. Она не распланировала это спасение, и теперь оказалась парализована нерешительностью.

– Прошу, Элизабет, доверься мне. Я все объясню позже. Просто уходи отсюда, – взмолился он.

Она не пошевелилась.

– Почему вы сказали, что Джон убил того человека в переулке? – спросила она, не отводя дула винтовки от констебля.

Существо бросило взгляд на Джона.

– Скажите своей жене опустить оружие, и мы все обсудим в участке, в тепле и уюте.

– Я думаю, вам стоит сначала ответить на ее вопрос, – отозвался Джон, подпустив в голос толику удовлетворенности. Он побеждал.

Существо, раздумывая, глянуло сначала на него, потом на Элизабет. Джон увидел принятое решение в его глазах.

– Потому что я счел это целесообразным, – спокойно ответило оно.

Элизабет моргнула. Она не ожидала подобного ответа, и это заставило ее на долю секунды ослабить защиту.

Этого хватило.

Прежде чем любой из них успел отреагировать, существо одним прыжком преодолело разделяющее его и Элизабет расстояние и выбило винтовку у нее из рук. То отлетело в сугроб позади нее. Раздался глухой хлопок выстрела, эхом отозвавшийся в горах.

Время словно замедлило ход. Существо схватило Элизабет за запястья и дернуло вниз.

– Не дай ему тебя коснуться! – заорал Джон, бросаясь на помощь.

Она выбросила ногу, пяткой заехав констеблю по челюсти, и отскочила в сторону.

Джон набросился на конника, повалив его на землю. Существо отбивалось, каталось, пытаясь перевернуть его на спину. Сцепившись с ним в тугой клубок. Джон чувствовал нарастающую головную боль.

– Назад! – крикнул он Элизабет, пытаясь высвободить шприц из рукава. Противник быстро сообразил, что он вооружен, хватил кулаком ему в солнечное сплетение, выбив из легких остатки воздуха, вывернул руку в противоположном направлении. Шприц выскользнул из пальцев и откатился в снег.

Пользуясь превосходством в силе и весе, полицейский вцепился обеими руками в горло Джона и, оттолкнувшись, оказался сверху. От обжигающей боли зрение погасло, оставив очень узкий радиус видимого окружения. Он видел лишь быстро приближающееся лицо Фонтейна. Темнота сгущалась, он задыхался, тонул.

[Sexy_Thing]

И вдруг пальцы, выжимавшие из него жизнь, ослабли, он вновь почувствовал, что может дышать. Давящий вес на груди исчез. Джон перевернулся на бок и закашлялся, чувствуя во рту привкус крови. Затем вернулось зрение. И он увидел, чему был обязан своим спасением.

Тело Фонтейна неподвижно лежало в снегу. Над ним стояла Элизабет. Все еще сжимая шприц в трясущейся руке. Она сдвинула поршень до упора.

– Ты в порядке? – спросила она, когда Джон перестал кашлять.

– В порядке, – прохрипел он и поднялся. Осторожно забрав у нее шприц, он уронил его в снег рядом с телом констебля и притянул ее к груди, наощупь убеждаясь, что она цела и невредима. А затем поцеловал изо всех сил, которые только остались. Когда они наконец отстранились, чтобы передохнуть, у обоих на щеках блестели слезы облегчения. Они нервно рассмеялись, икая и цепляясь друг за друга.

– Я думала, он тебя убьет, – сказала Элизабет, гладя его по щеке одной рукой, другой крепко держась за лацкан его пальто. Ее осенила неожиданная, ужасающая мысль. – Ты ведь все еще ты?

– Да, я, – заверил он ее. – Спроси что хочешь – я отвечу.

Она виновато взглянула на констебля.

– Он?..

Джон подошел к телу, опустил на колени, чтобы пощупать пульс. И не нашел его.

– Мертв, – подтвердил он.

– Боже, – прошептала она. – Я не хотела…

Джон перехватил ее предплечья, не давая отшатнуться.

– Нет, ты защищала меня. Человек, которого ты знала, все равно был уже мертв.

– Тогда… кто, или что это было?

– Нечто инопланетное, – ответил он.

Элизабет приняла этот ответ с тупой отрешенностью.

– Что нам теперь делать?

Джон огляделся. Снег шел все это время, с каждой минутой становясь все тяжелее, и теперь густая снежная стена ограничивала обзор до нескольких метров.

– Домой. Мы поедем домой, – решил он. – Нас здесь не было. С остальным разберемся завтра.

Он нагнулся, подобрал пустой шприц и повел жену к машине.


В конце концов, они решили забрать обе машины – на случай если кто-нибудь наткнется на тело Фонтейна прежде, чем они решат, что с ним делать. Джон понимал, что, скорее всего, ему придется утром самостоятельно сдаться полиции, но перед этим ему все еще нужно было решить пару вопросов.

Для начала, Элизабет было обещано объяснение. После того, как она выследила его и спасла ему жизнь, он определенно был ей обязан.

Открыв нижний ящик стола, Джон вынул небольшую коробочку, в которой были сложены три предмета: маленькая тетрадь в кожаном переплете, сверкающие золотые карманные часы и обыкновенный серебристый ключ на шнурке. Поставив коробку на стол, он с беспокойством взглянул Элизабет в глаза.

До этого дня он никогда не делился с ней этой частью своего прошлого. Она знала о кошмарах – скрыть нечто подобное от жены было бы невозможно, – но, не желая волновать ее по пустякам, он никогда не вдавался в детали. Наступила пора рассказать все. Не показав журнал, он не смог бы объяснить, что сделал и почему.

– Сразу после окончания войны я был совершенно разбит, – начал Джон. – Меня выпустили из госпиталя, потому что больше они ничего не могли для меня сделать и потому что своей очереди ждали десятки солдат, нуждавшихся в помощи куда больше, чем я. Но в памяти оставались огромные пробелы, а то, что мне удавалось вспомнить, не имело никакого смысла. Я плохо спал по ночам, закрывал глаза – и снова возвращался в самое пекло.

Он опустил взгляд на свои руки, сделал глубокий вдох.

– Это серьезно подействовало на нервную систему. Некоторые звуки заставляли сердце колотиться; я оказывался в большом скоплении людей – и вдруг немели руки. Поэтому я оказался здесь – в Лондоне слишком много людей. Я надеялся, что со временем станет лучше, я восстановлю хоть часть того, что потерял при ранении. – Правая рука его взметнулась к голове, пальцы пробежались по рваному шраму, скрытому под светлыми волосами. – И некоторая часть и правда вернулась. Ты это знаешь, но…

Он умолк, чтобы оценить ее реакцию на уже сказанное. Элизабет подбадривающе кивнула и поплотнее запахнулась в тяжелый клетчатый плед.

– Я, конечно, не первый, кто вернулся с войны немного не в себе. – Его самоуничижительная полуулыбка была подернута грустью. Элизабет инстинктивно коснулась его руки, чтобы выразить свою поддержку.

– Я думал, мои странные сны были просто средством для поврежденного разума усваивать увиденное, – продолжил он. – Может, легче представлять себе чудовищ, чем реальные события. Я начал вести журнал, записывать все, что удалось запомнить из своих снов, думал, это как-то поможет. Со временем я и правда оправился, по крайней мере, сны стали реже.

Он открыл журнал, пролистал до нужной страницы и протянул ей тетрадь. Элизабет приняла ее, но не сводила глаз с его лица, потому что он не закончил свою речь.

– Когда начались убийства, кошмары вернулись – еще сильнее, чем прежде. Я уже говорил, что и мигрени участились. Я узнал, что после каждого приступа теряю фрагменты воспоминаний, и испугался, что окончательно свихнулся, потому что они точно совпадали с таинственными смертями. Из-за своей глупости я не заметил настоящей связи, пока не увидел нечто крайне знакомое, нечто, что знал по своим снам.

Голос Джона напрягся. Он пальцем постучал по странице журнала.

Элизабет опустила взгляд на тетрадь в своих руках, где его витиеватым почерком описывалось существо, невероятно похожее на то, с которым они только что столкнулись. Ее глаза округлились.

– Понимаешь, в своих снах я видел войну, но не ту, что велась здесь, на Земле. Эта война произошла среди звезд, и вел ее рой странных и ужасающих созданий. Я видел, как погибали целые планеты, и не мог этого предотвратить. В этих снах я всегда был кем-то другим – человеком с двумя сердцами в груди, который много раз менял лицо, чтобы избежать смерти, и сражался, потому что не было другого выхода.

Пока он говорил, Элизабет перелистывала одну страницу за другой, впитывая его записи и попытки нарисовать чудеса, являвшиеся ему во снах. На одной странице были изображены наброски лиц пятерых мужчин вокруг карманных часов, очень похожих на те, что лежали на столе. Один из портретов как одна капля воды походил на самого Джона, только с длинными волосами. Страница была подписана просто «Доктор». Элизабет подняла взгляд и с зарождающимся пониманием посмотрела на мужа.

– Ты боишься, что еще что-то из этого может оказаться правдой, да?

Он кивнул, прикусив губу.

– Думаешь, не стоит?

– Не знаю. Не думаю, что кто-либо из нас сошел с ума, Джон, но все это кажется совершенно невозможным. Если бы я сегодня не оказалась там, с тобой, я ни во что это не поверила бы.

Она покачала головой и положила тетрадь на стол. Потянувшись к коробке, она вынула часы и подняла их к свету, чтобы лучше рассмотреть.

– Как ко всему этому относятся эти часы, как думаешь? – полюбопытствовала она.

Взгляд Джона сосредоточился на золотом отблеске часов, и он нахмурился, словно только что их заметил.

– Ни малейшего представления не имею. Эта штука у меня всю жизнь, а я даже не помню, откуда она взялась, – ответил он.

Он потянулся, чтобы взять их. Едва его пальцы сомкнулись на часах в ее руках, как в разуме его взорвалась карусель образов и ощущений. Яркими вспышками возникла красная будка из его снов, оранжевое небо инопланетного мира, видения перемешивались с воспоминаниями о Джоне и Элизабет, об их совместной жизни – прошлое, настоящее и, возможно, будущее. Первый поцелуй в магазине, после закрытия; они читают вместе, свернувшись под тяжелыми одеялами у ревущего пламени камина, а тем временем за окнами бушует метель; они гуляют с Чесом в лесу, рука в руке, безудержно счастливые, бредут по змеящейся впереди тропе; начинают свою маленькую семью; медленно танцуют на кухне под тихую музыку беспроводного приемника, пока дети спят; стареют вместе…

Боясь увидеть, чем закончится эта фантазия, он резко отпрянул, оборвав контакт и этот хоровод видений. Карманные часы с грохотом рухнули на стол между ними. Джон и Элизабет, тяжело дыша, изумленно уставились друг на друга.

– Бет, ты видела?.. – не в силах отдышаться, спросил он. Она кивнула и открыла было рот, чтобы что-то сказать, но с ее губ не сорвалось ни звука.

Джон осторожно, боясь повторения этого представления, подобрал часы, но ничего не случилось. Он перевернул их, изучая тонкие круглые узоры, выгравированные на обратной стороне, словно в них скрывался ответ, которого он жаждал. По виду, по ощущениям это были обыкновенные карманные часы, но, сжимая их в ладонях, он ощутил странное чувство, на самой границе ощутимого, будто они что-то нашептывают ему.

Он нахмурился и большим пальцем нажал на кнопку.

[Sexy_Thing]

Глава десятая: Ничто не вечно

«Планеты появляются и исчезают. Звезды
погибают. Материя рассыпается, срастается,
образует новые формы. Ничто не вечно».

Хлынувший из часов ослепительный золотой свет окружил Джона. Он отшатнулся, спиной прислонившись к столу, пальцами вцепившись в грудь из-за последовавшей за светом жгучей боли. Свет был так внезапен и так ярок, что Элизабет успела лишь испуганно вскрикнуть.

Наконец, свечение померкло, словно впитавшись в его кожу, и он замер, неловко согнувшись и слабо дыша.

Элизабет шагнула поближе, отчасти боясь прикоснуться, пытаясь понять, что изменилось. Почему-то он стал совсем другим, щеки горели, словно он пробежал марафон. Темные синяки на горле исчезли, словно их и не было. Даже воздух в комнате потяжелел от невидимой энергии, пугавшей и беспокоившей ее.

Доктор медленно выпрямился и открыл глаза. Его взгляд слепо уставился в пространство – вспышки утерянных воспоминаний все еще мелькали перед внутренним взором. Казалось, ни секунды не прошло с последних мгновений войны и последнего кощеева… предательства? Жертвы? Ох, Рассилон, что произошло с его другом? С Галлифреем? Он выжил – выжил вопреки всем шансам, вопреки собственным намерениям… а как же остальные?

Он отчаянно потянулся к тому уголку разума, где вечно звучал хаотический гул голосов других повелителей времени. И не нашел ничего. Значение этой звенящей пустоты в его голове ужасало.

– Погибли. Все погибли. – пробормотал он вслух.

– …Джон? – робко спросила Элизабет. Погруженный в свои мысли, он ее не услышал. Он очнулся, лишь когда он осторожно прикоснулась к его плечу – и поморщился.

– Нет, – едва слышным шепотом произнес он. – Прости, я не Джон. И, боюсь, никогда им не был.

Наконец он вспомнил, где находится.

– Что?

Он поднял взгляд, увидел болезненное и смущенное выражение ее лица и почувствовал острый укол совести. Элизабет. В памяти вспыхнули подробности их совместной жизни за последние три года. Он знал ее, свою Бет, свою жену. И предал ее самым ужасным образом. Ее муж пропал – исчез, как предыдущие инкарнации, и жизнь его была теперь лишь далекими, труднодоступными воспоминаниями. Образ мысли, чувства, желания – все было уничтожено отменой хамелеонной арки.

– Если ты не Джон, то кто? – требовательно вопросила она.

– Меня зовут Доктор, – ответил он, хотя теперь, после всего, что он натворил, это имя звучало лживо. Глаза Элизабет мгновенно метнулись к журналу, все еще открытому на столе. Доктор мрачно кивнул и жестом предложил ей присесть на кровать.

Молча она слушала его объяснение произошедшего. Он заметил в ее глазах внутреннюю борьбу, попытку решить, верить ему или нет, – но она видела достаточно, чтобы его слова звучали до омерзительности правдиво. Еще вчера разговоры об инопланетных мирах и кораблях, бороздящих просторы Вселенной, показались бы лишь сказками, достойными субботних радиопрограмм. Теперь же от их реальности некуда было деться.

– Ты можешь измениться снова?

– Возможно. – Он с трудом сглотнул комок. – Но вернуть утраченное вряд ли получится. Теперь ты знаешь правду. Да и я вряд ли бы сохранил память о прошлом.

– Но я даже не попрощалась! – воскликнула она с вполне понятным гневом, быстро перешедшим в всхлип.

– Мне жаль. Правда. – Он вздохнул. – Ты любила его, а я без предупреждения отнял его у тебя.

Доктор присел рядом с плачущей женщиной, чувствуя себя неловко и не зная, что делать. Джон прижал бы ее к себе, сказал бы, что все исправится, гладил бы ее по волосам, пока она не успокоится. Но он не был Джоном. И ничего уже нельзя было исправить. Так что он просто вынул из кармана носовой платок, протянул ей и заговорил, лишь когда ее слезы немного просохли.

– Мне нужно найти свой корабль. Может, выжил не я один. – Он в раздумье помолчал. – Ты можешь пойти со мной. Конечно, я не тот, за кого ты вышла замуж, но, по большей части, он все еще часть меня. Мы можем начать все заново, – предложил он, с умоляющим взглядом взяв ее за руку. Возможно, он и правда не был тем, кто полюбил ее, но отчасти ему так хотелось им быть. Она была красива, храбра и умна, и заслуживала куда большего, чем эти нелепые капризы судьбы.

Стоило его пальцам коснуться ее, Элизабет отдернула руку.

– Ты такой холодный! – Ее глаза распахнулись от изумления, словно это было последнее доказательство правдивости его невероятной истории.

Он отвернулся, с болью чувствуя на себе ее взгляд.

– Я больше не человек, Элизабет.

– Но ты все еще тот же, за исключением глаз. – Она мягко коснулась его щеки, заставив вновь взглянуть на нее. Ее голос звучал спокойно, но он слышал в нем звон разбитого сердца. – Я не могу пойти с тобой. Я буду думать о нем каждый раз, как взгляну в твое лицо. И я не знаю, как выдержать это, даже если бы у меня не было здесь обязательств. Если я исчезну, кто позаботится о моем отце?

Доктор кивнул. Он все понимал. Что бы он почувствовал на ее месте? Не задумываясь над тем, что делает, он взял ее руку, поднес к губам и запечатлел на ладони быстрый поцелуй. Этот жест привязанности казался таким привычным и вместе с тем таким чужим. На мгновение Доктор прикрыл глаза и, тяжело сглотнув, отпустил ее.

– Если захочешь, я могу вернуться позже, – сказал он и, помедлив, продолжил: – Или нет, если это все только усложнит.

Она вытерла слезы и скрестила руки на груди, словно пытаясь оградиться.

– Не знаю, Джо… Доктор. Думаю, мне нужно время, чтобы оплакать мужа.


Даже ухудшившаяся погода не помешала Доктору найти ТАРДИС, спрятанную неподалеку, в лесу. Он оставил позаимствованную машину на обочине, чтобы местные власти смогли найти ее и вернуть доктору Юджину, как только стихнет метель. Джон Форман исчезнет. За неимением других подозреваемых, скорее всего, вину за таинственные смерти, поразившие Йеллоу Форк за последние несколько недель, возложат на него. Элизабет придется самой разбираться с последствиями, но доказательств ее связи с убийствами нет, так что ее не смогут привлечь к ответственности.

Ответ его возлюбленного корабля на легкое прикосновение к их связующей телепатической ниточке был радостным, но усталым. Впрочем, ее присутствие в уголке разума, словно яркий маяк, звало его на поляну, где она больше трех лет ждала, когда же Доктор вернет себя. Конечно, это был не самый долгий срок, на который он ее обрекал – но даже этого было достаточно, учитывая, откуда они прилетели.

Простенький серебристый ключ, несмотря на мороз, легко повернулся в замке, и Доктор с невероятным облегчением распахнул деревянную дверь. Оказавшись внутри, он стряхнул снег с одежды и волос и c благоговением коснулся консоли.

– Здравствуй, старушка. Скучала по мне?

В ответ моргнули лампочки, по их телепатической связи возник образ дружелюбного оранжевого цвета. Доктор грустно улыбнулся и принялся вводить координаты Галлифрея. Он знал, что глупо и опасно возвращаться назад, но он обязан был своими глазами увидеть, что стало с его родной планетой.

Стоило им приблизиться к месту назначения, как корабль сильно тряхнуло, зазвучало сразу несколько сигналов тревоги. Доктор крепко вцепился в консоль, поправил темпоральные параметры, и тряска прекратилась. Устало выпрямившись, он сверился с монитором. ТАРДИС материализовалась в космосе, сбившись с курса из-за временного замка, который должен был закрыться после окончания войны.

От Галлифрея не осталось и следа. Два солнца-близнеца, вокруг которых обращалась планета, еще горели неподалеку, но система не сохранила даже памяти о ней. Значит, Момент поработал на славу: сканер не засек даже остаточной радиации битв, которые здесь велись. Доктор нажал на кнопку, активировав внешнюю атмосферную защиту, и вышел за двери. Некоторые вещи лучше увидеть воочию, чем на мониторе.

Он тишины, повисшей в разуме, сердца заходились болью. Чудовищная война, едва не повлекшая за собой гибель всей Вселенной, окончилась, но теперь он был абсолютно одинок. Оплакивая гибель своей планеты, Доктор вспомнил все звездные системы и временные линии, разрушенные в приливной волне конфликта далеков и повелителей времени, и почувствовал угрызения совести. Жалкий Доктор. Глупый повелитель времени, который мог предотвратить все это, если бы только уничтожил далеков в зародыше, пока у него был такой шанс.

Он хотел возненавидеть себя за краткий миг сострадания, остановивший его на Скаро, за нерешительность, которая позже не позволила ему прикончить оказавшегося в его власти Давроса. Но вместо этого он ненавидел себя за то, в кого превратился. В того, кто, если бы ему был дан шанс повторить события прошлого, соединил бы те провода и нажал бы на курок. В того, кто был готов отправить ТАРДИС к Оку Гармонии и покончить со всем этим – навсегда.

Оставался ли он таким? Много лет прожив на Земле, будучи человеком, работая доктором, спасая жизни, пережив искреннюю любовь и привязанность, мог ли он сказать, что остался тем, кто взял в руки Момент? Джон Форман был тем, кем Доктор хотел бы стать – добрым и сострадательным, храбрым, когда неизвестная опасность угрожала его семье и друзьям. Способным пожертвовать собой ради защиты любимых. Что из этого всегда было частью него, а что сотворила ТАРДИС?

Будучи Джоном, он был счастлив – это Доктор понимал. И Джон не был одинок – у него была Элизабет, его друзья, коллеги, собака, даже тесть. Люди, которым он был небезразличен, люди, которым его внезапное исчезновение и последующие за ним обвинения причинили бы такую же боль, что и Элизабет. Теперь, когда его разум наконец полностью восстановился, он сожалел, что оставил ее.

[Sexy_Thing]

Мог ли он все еще любить ее? Было ли вообще честно задавать себе такой вопрос? В каком-то смысле, они были друг другу чужими, вот только не совсем, потому что Доктор знал о ней все. Теперь ему принадлежали все драгоценные воспоминания Джона, они каруселью крутились в голове. По крайней мере, какая-то часть него все еще бесконечно переживала за нее. Чувства и ощущения, связанные с этими воспоминаниями, еще существовали, но будто бы вдали, под толстым слоем вины и печали. Это было крайне смущающее состояние.

Доктор оттолкнулся от прохода, запер дверь, отделив себя от невидимой гробницы Галлифрея, и вернулся к консоли. Он должен был еще раз ее увидеть, хотя бы ради того, чтобы убедиться, что она сумеет пережить одиночество. Если Элизабет передумала, если попросит его остаться, но знал, что сделает это, не задумываясь: он был обязан ей своей жизнью и рассудком. Если он ей нужен, он будет рядом. К чему бы это ни привело.

ТАРДИС мягко приземлилась в городе, позади магазина электроники «Клэрмонт». Чтобы дать Элизабет время оплакать мужа, как она и просила, Доктор немного повернул вперед регулятор временной зоны. Он не знал точно, сколько прошло времени, но температура воздуха на улице и собственное чутье времени подсказали, что стояла середина лета, около четырех часов дня. Он оставил тяжелое пальто на корабле.

До книжного магазина отсюда была минута ходьбы – и хорошо, поскольку ему не хотелось столкнуться ни с кем из знакомых прежде, чем он поговорит с Элизабет. Если она не захочет его видеть, для всех будет лучше, если он исчезнет без следа.

Он вошел в магазин под звон колокольчика, но внутри оказалось пусто. Откуда-то из радиоприемника лилась негромкая мелодия. Должно быть, она была в задней комнате или наверху, разговаривала с отцом. Не желая звать ее, он бесцельно бродил по книжным рядам в ожидании, пока она появится сама, нервно стучал кончиками пальцев по корешкам книг, отрешенно отметив, что со дня расставания она значительно расширила раздел научной фантастики. Он быстро пролистал «Машину времени» и наконец, потеряв терпение, подошел к стойке и заглянул за внутреннюю дверь.

– Эй? – позвал ой. – Элизабет?

– Здравствуйте, – ответил ему тонкий голос. Доктор опустил взгляд и увидел маленькую девочку, сидевшую на полу за стойкой с распахнутой на коленях книгой. Ее светлые волосы были собраны на затылке в неаккуратный хвост, она была одета в клетчатое синее платье и бело-коричневые туфли.

– Ох, прости, я тебя не заметил, – приветливо сказал он. – Я ищу миссис Форман, она здесь? – Девочка непонимающе поморщилась. – Или, может, мистер Фрейзер? – предположил он, хотя отец Элизабет был, наверное, последним, кого он сейчас хотел видеть.

Мгновение девочка странно смотрела на него, затем наконец ответила:

– Если нужно, я могу привести дедушку, он наверху. Но, если хотите что-нибудь купить, я умею обращаться с кассой. Папа каждый вечер дает мне сосчитать прибыль, – гордо заявила она.

Доктор в изумлении уставился на нее. Он отсутствовал куда дольше, чем собирался. При более пристальном изучении стало очевидно, что это была дочь Элизабет: он видел ее в форме лица девочки, в грациозном изгибе бровей, в ворохе веснушек на чуть загорелых щеках. От осознания сердца болезненно дрогнули. Девочка несколько секунд выжидающе смотрела на него, пока он наконец не вспомнил, что в ее словах содержался недвусмысленный вопрос.

– А, нет, спасибо, не нужно, – сказал он. Нужно уходить. Очевидно, что Элизабет пережила прошедшее – ни к чему ему снова появляться в ее жизни. Но он не мог не задать еще один вопрос.

– Твоя мама, она… она счастлива?

Девочка посмотрела на него, как на сумасшедшего.

– Неважно, прости, что побеспокоил, – торопливо пробормотал он и ретировался.

Доктор быстро возвратился в ТАРДИС и принялся кружить у консоли, яростно переключая рычаги, чтобы поскорее начать дематериализацию, и лишь затем позволил себе остановиться и задуматься над чувствами, которые в нем подняла новость о том, что Элизабет жила своей жизнью. Он потер ладонями лицо, сделал глубокий вдох, пытаясь подавить неожиданную ошеломительную волну эмоций. Он не имел права чувствовать пустоту, ревность, разочарование – что бы ни грызло его сейчас изнутри. Он отнял у нее мужа и пропал на много лет. Чего еще он от нее ожидал? Что она будет ждать? Он должен радоваться, что она нашла кого-то, кто ее полюбил, и родила ему дочь. Она заслуживала счастья.

Доктор с отвращением оглядел себя: на нем все еще оставалась одежда человека, чью жизнь он в одно мгновение оборвал. Оставив ТАРДИС висеть во временной воронке, он направился вглубь корабля, на ходу сбросив пиджак и стянув галстук. Ему внезапно показалось жизненно необходимым переодеться, и как можно скорее. Даже если никто не мог его видеть, ему казалось неправильным оставить все как есть – он чувствовал себя самозванцем в чужой шкуре.

До войны у него было нечто вроде традиции: каждый раз, меняя лицо, Доктор отправлялся в гардероб ТАРДИС (или что оказывалось в тот момент под рукой) и выбирал новый костюм. С редкими изменениями, он сохранял выбранный стиль до самого конца данной инкарнации. Конечно, с глобальной точки зрения, не имело никакого значения, во что он одет – лишь бы было впору, – но он обнаружил, что это помогало смягчить переход, как для него самого, так и для спутников. В этот раз не было нового лица – может быть, уже навсегда – но, все же, перемена необходима.

Впервые обретя это лицо, он выбрал бежевый пиджак и костюм для крикета, но затем реалии войны заставили его переключиться на более утилитарный стиль. Впрочем, он устоял перед соблазном вернуться к прежнему облачению. Оно слишком сильно ассоциировалось с прежним Доктором, с той версией себя, которую он ненавидел, да и не слишком хотелось вновь носить крикетный свитер и сельдерей. С тех давних пор случилось слишком многое. Пора было что-то менять.

В комнату управления он вернулся в красновато-коричневом сюртуке, темных полосатых брюках и грифельно-сером жилете. Просто и непритязательно – это идеально подходило к настроению.

В ТАДИС оказалось несколько белых рубашек с вышитыми на воротничке черными вопросительными знаками. Привязанность к этой символике образовалась у него где-то в конце четвертой инкарнации, и он по привычке перенес ее в пятую. Шутка, увы, практически ни до кого не доходила, но один вид этих вещей в гардеробе вызывал у Доктора слабую улыбку – в чем, как он полагал, и была вся суть. Если он сумеет улыбнуться – хоть на мгновение, – во тьме всегда будет оставаться хоть немного света.

Взглянув в зеркало, он сразу понял, что сделал правильный выбор – он снова чувствовал себя Доктором, готовым столкнуться со Вселенной лицом к лицу.

Доктор снова потянулся к консоли и вдруг краем глаза уловил какой-то металлический отблеск: он забыл снять с пальца обручальное кольцо Джона. Он хотел было сделать это, но остановился, в прохладном голубом свете ротора глядя на простой золотой ободок.

Это был очень человеческий символ, насквозь пропитанный значениями, традициями и культурными нормами. Такие знаки и физические ярлычки, знаменовавшие статус партнера, были приняты на многих мирах, практиковавших формальное закрепление семейных уз, вроде брака. Для Джона кольцо означало обещание разделить свою жизнь с любимой женщиной. И он держал свое слово, пока в дело не вмешалась Вселенная.

Будучи прямой причиной нарушенного обещания, Доктор не имел права носить это кольцо. Но все же медлил. Так бесцеремонно избавиться от него казалось еще большим оскорблением. Он прочувствовал всю иронию того, что всего несколько минут назад чувствовал себя самозванцем в чужой одежде, но теперь не решался расстаться с этим последним отголоском незавершенной человеческой жизни. Джон отныне был крошечной частью Доктора. И, если он был столь решительно настроен держаться достойного примера, который установил в своей краткой жизни, то Доктор вполне мог использовать кольцо как видимое напоминание о том, кем он когда-то был.

Возможно, именно поэтому он оставил кольцо на пальце и вернулся к изучению сканера ТАРДИС – а, может, это был лишь укол совести. Усомниться в своем решении и мотивации он всегда успеет. А пока он продолжит носить его – ради Джона и данного им обещания.

Ни один из сигналов маячков его друзей-заговорщиков не отмечался на сканере, но это вовсе не значило, что хотя бы кто-нибудь из них не жил тихой, анонимной жизнью, выстроенной хамелеонной аркой. Возможно, их корабли, как и его ТАРДИС недавно, погружены в спячку, терпеливо ждут возвращения своих повелителей времени. У Доктора были смутные предположения, где некоторые из них могут скрываться, но тщательный поиск может занять не одно столетие.

Что ж, значит, пора браться за дело.

[troyachka]

Переводи продолжение на ФБ в команду, бгг)))